Михаил Мильштейн - Сквозь годы войн и нищеты

В этом детском доме действительно всем заправляли сами ребята. Не было уборщиц, поваров, бухгалтера, заведующего. Ребята сами готовили пищу, сами убирали за собой, сами следили за дисциплиной. Как уже говорилось, старшими, которым все строго подчинялись, были Володя Цимайло и Наташа (ее фамилии, к сожалению, не помню). Каждый новичок обязан был все о себе рассказать, и голосованием общего собрания решался; вопрос, принять его в пионерский детский дом или нет. Ребята учились в поселковой школе на общих основаниях и в 17–18 лет направлялись в среднее или высшее учебное заведение. Мне все это было по душе. Вечером, на собрании, я подробно и откровенно рассказал о себе, ничего не скрывая, пообещал, что буду строго соблюдать все правила социалистического общежития и смогу выдержать испытательный срок, если меня не захотят принять сразу же в свои ряды. Но я был единогласно принят.

Четыре года, проведенные в этом детском доме, стали, без сомнения, самыми радостными и светлыми годами моего детства и юношества. Вот только с учебой были большие трудности. По возрасту я уже должен был учиться в шестом классе, а по знаниям мне надо было начинать чуть ли не с первого. Меня все же приняли в пятый класс, и с помощью ребят я окончил школу с хорошими оценками по русскому языку и литературе и лишь удовлетворительными по точным наукам.

После ухода из детского дома я поступил в педагогический техникум имени Профинтерна, который находился тогда в Москве, в Подсосенском переулке. В техникуме, естественно, я принимал активное участие в общественной жизни, стал секретарем комсомольской организации, в которую входило несколько сотен комсомольцев. По окончании техникума женился на студентке этого же учебного заведения. С тех пор прошло шестьдесят лет, у нас два сына, четыре внучки и один внук, и за все шесть десятилетий не было ни одного дня, который бы хоть как-то омрачил нашу совместную счастливую жизнь.

После окончания техникума мне предложили работу в Центральном комитете профсоюза работников просвещения. Меня приняли на должность руководителя группы контроля и исполнения. Председателем ЦК был Шумский, секретарями ЦК — Миханошина и Кучинский. В Центральном комитете работали старые большевики, чей партийный стаж исчислялся с начала века. Все они в дальнейшем были арестованы как «враги народа» и пропали без вести. В годы «хрущевской оттепели» их реабилитировали. В ЦК профсоюза работников просвещения я проработал всего два года. В 1932 году был объявлен призыв молодых людей моего возраста в армию, и в сентябре я был призван на действительную службу и стал рядовым 1-го полка связи Московского военного округа, который располагался тогда в Лефортово. Между прочим, мне полагалась бронь, но молодежь моего времени была воспитана в духе советского патриотизма. Ни минуты не сомневаясь, я, разумеется, от всякой брони отказался, считая службу в рядах Вооруженных Сил только что народившейся Республики Советов своим священным долгом.

Военную службу я проходил в Москве, где и получил первое звание — командир взвода. В нашем воинском подразделении готовили специалистов особого профиля.

Еще до окончания службы мне неожиданно поступило предложение от главного редактора «Учительской газеты» Полонской. Она приглашала меня на должность заведующего одним из отделов этой газеты. Все что касалось моей досрочной демобилизации, главный редактор брала на себя, ссылаясь на свои хорошие отношения с Михаилом Николаевичем Тухачевским, в то время одним из руководителей Наркомата обороны. Но служба в армии была мне больше по душе. Сказалось мое пребывание в детских домах, и я, к большому неудовольствию Полонской, отказался от столь лестного предложения. В конце 1933 года я завершил действительную службу в армии, прослужив всего один год, так как имел среднее образование.

Прошло всего несколько дней после демобилизации, как меня неожиданно вызвали по незнакомому адресу в Большой Знаменский переулок, 19, в бюро пропусков. Зачем и к кому меня приглашают, об этом не было сказано ни слова. А спрашивать, понятное дело, в моей ситуации было не положено. В назначенный час я явился в указанное место. Дверь в бюро пропусков оказалась закрытой, и первое, что меня поразило, это то, что она открылась, как по команде, после того, как я нажал кнопку. Причиной такой оперативности, как я тогда думал, были последние достижения нашей советской техники. Там мне дали пропуск к комиссару Озолину. В то время он возглавлял (если не ошибаюсь в нумерации) седьмой отдел НКВД. В дальнейшем, в 1937 году, Озолин был репрессирован.