Арнольд Якоби - Сеньор Кон-Тики

Серный дым, изрыгаемый заводом, был опасен для здоровья, он погубил растительность на многие километры вокруг. Точный радиус его действия было трудно определить. Во всяком случае он пересекал границу, до которой от Трейла около пятнадцати километров, и причинял американцам такой ущерб, что правительство США обратилось в суд. Решение суда гласило: либо комбинат немедленно прекращает отравлять воздух сернистым газом, либо его закроют. И вот тут-то инженер Лепсё изобрел устройство, которое очищало дым от наиболее вредных примесей.

Как разнорабочему Туру, естественно, полагалось жить с семьей внизу, в Трейле. Но когда он, стоя около комбината, посмотрел вниз на застилаемые тучами пыли и желтого дыма серые крыши, ему показалось, что он видит преддверие ада. Нет, ни за что он не поселится с женой и детьми в таком месте, где каждый вдох наполняет легкие ядовитым газом. К счастью, в горах лежал старый поселок золотоискателей Россленд, откуда рабочие ездили на комбинат в маленьком автобусе. В этом поселке Тур снял комнату с кухней.

Разнорабочим на комбинате доставалось хуже всех. Бригада состояла из людей без профессиональной подготовки, и им поручали всякую случайную работу, которая была в то же время самой тяжелой и опасной. Когда бригада утром выстраивалась возле одного из корпусов, это походило на смотр представителей разных стран, только представителями были не дипломаты, а обыкновенные труженики. На одной из «поверок», когда пришло восемнадцать человек, было представлено семнадцать национальностей.

От своих товарищей Тур услышал про страшные несчастные случаи, происходившие на комбинате. Однажды с лесов в тигель с расплавленным свинцом упал рабочий. От него ничего не осталось. В другом цехе на головы рабочих из-под крыши свалилась высохшая человеческая рука. Но пожалуй, всего страшнее звучала история про подсобного рабочего, прикорнувшего в шахте, которую было велено замуровать. Каменщики не заметили его и продолжали работу. Когда отверстие заложили, рабочего уже никто не мог услышать. Его долго разыскивали, но загадочное исчезновение объяснилось лишь много времени спустя, когда нашли его останки.

С первого дня Тур старался изображать опытного работягу. Он хорошо запомнил, какими глазами смотрели на чужака в очередях перед биржами труда. Чтобы то же самое не повторилось здесь, Тур завел перемазанные краской и известкой штаны из толстого зеленого материала, пятнистую кепку, рукавицы и подержанный ящичек для завтрака. С трехдневной щетиной на щеках, сдвинув кепку на затылок, он вышел на работу. Увидев новичка, мастер остановился, смерил его взглядом — и оскалил зубы в улыбке. Тур понял, что разоблачен. Он окончательно убедился в этом, когда мастер долго прощупывал его вопросами, прежде чем послать вместе с двумя другими рабочими на склад.

Склад комбината занимал огромную площадь, и здесь лежала гора старого кирпича — его надо было разобрать и обколотить с него известку и цемент. Пригодные в дело кирпичи аккуратно складывали, а обломки грузили на железнодорожные платформы и увозили. Судя по лабиринту кирпичных башен и штабелей, здесь трудились не один год. Напарники Тура очень ловко скрывались за горами кирпича, чтобы перекурить или вздремнуть. Однажды мастер пришел проверить, как идут дела, и явно остался недоволен итогом. Злобно глядя на Тура, он замысловато выбранился, потом кивнул и бросил:

— Пошли, Мак, получишь работенку получше.

Тур вежливо возразил, что его зовут не Мак. Лицо мастера исказилось от ярости, и он проревел:

— Мне начхать на твое имя! Для меня ты Мак! Понял?

С этими словами он повернулся и пошел. Тур растерянно побрел следом.

«Лучшая работенка» заключалась в том, чтобы вместе с другими загружать здоровенную растворомешалку. Каждому рабочему высыпали в тачку мешок цемента, этот груз надо было вкатить по узким доскам на настил, опрокинуть над растворомешалкой, потом сбежать вниз с пустой тачкой по доскам с другой стороны настила. Темп высокий, зевать нельзя. Даже опытным каталям, знающим все приемы, доставалось нелегко. А для изнуренного Тура, который больше полугода ходил без работы, это было непосильным делом. Снова и снова он пятился и брал разгон, чтобы вкатить тачку наверх, а сзади его осыпали бранью, ведь он всех задерживал.

После шестого или восьмого раза Тур совсем обессилел. Сердце отчаянно колотилось, кровь прилила к глазам, он плохо видел. Следующая тачка сорвалась у него с досок, и весь цемент высыпался. Мастер бесновался. Ему надоел этот молокосос, который, наверное, за всю жизнь ни одного дня по-настоящему не трудился. Катали еще поднажали. С Тура катился пот в три ручья, а остальные только посмеивались.