Борис Фрезинский - Мозаика еврейских судеб. XX век

«Новый журнал». Нью-Йорк. 1966, № 83. С. 178. Отмечу попутно характерную фразу из этого же письма: «Еще родился новый прозаик, по фамилии Бабель, весьма приятный еврей. Серапионы его ругают, а я одобряю весьма».

«В серапионовском братстве были только братья, сестер не было. Даже Елизавета Полонская считалась братом, и приняли ее именно за мужественность ее стихов. Зощенко прозвал ее „Елисавет Воробей“» (Н. Чуковский. О том, что видел. М., 2005. С. 92).

12 апреля 1944 г. она обратилась к поэту А. А. Прокофьеву, возглавившему ленинградскую писательскую организацию, прося посодействовать ей в возвращении домой: «Вы знаете меня давно и, если считаете, что я заслужила быть в Ленинграде именно сейчас и что от меня будет польза родному городу, — скажите об этом» (РО ИРЛИ Ф. 726. Оп. 2. № 806. Л. 2); это письмо помогло.

И. Соколов без ложной скромности заявлял: «Экспрессионизм возник в голове И. Соколова; таинство крещения получил 11 июля 1919 года на эстраде Всерос. Союза поэтов» (см.: «Литературные манифесты от символизма до наших дней». М., 2000. С. 298). Все свои сочинения Ипполит Соколов издавал брошюрочками в 16 страниц: в 1919 г. — «Бунт экспрессиониста»; без указания года издания — «Полное собрание сочинений. Издание не посмертное», т. 1. (6 стихотворений); в 1920 г. — «Бедекер по экспрессионизму»; в 1921 г. — «Имажистика».

Так, в рецензии Боброва на новые сборники стихов (напечатана под псевдонимом Э. П. Бик. «Печать и революция», 1922, № 1), можно встретить выражения вроде «обычно лакированного Мандельштама» и «мандельштамизации стиха», наряду, впрочем, с «невнятной Цветаевой», что усиливало комплимент Пастернаку, «которого, признаться, чуточку обидно видеть в этой компании». Отметим, что в этой же статье Бобров обругал стихи всех молодых, хотя и заметил, что «все-таки кое-что остается. Таковы за многими оговорками и если вообще не бросят стихачество» — а далее перечислены 6 имен, включая Лапина, причем прочие пятеро точно не остались.

И. Кунин приводит в воспоминаниях о Лапине строфу из его стихотворения о Брюсове начала 1920-х годов: «И ты, Валерий, старый пес, / Разобран на гроши. / Тебя пленил бычачий хвост / И покорили вши».

Тут уместно будет привести свидетельство И. Кунина о Лапине: «„О, отцы мои в искусстве! Тик, Брентано, Эйхендорф…“ — писал он сам в одном стихотворении. Несколько позднее это были наши современники, тоже немецкие, — экспрессионисты. Он даже придумал никогда не существовавшего экспрессиониста Теофила Мюллера и иные из своих стихотворений называл переводами из Теофила Мюллера».

Габрилович сохранил свои ощущения начала 1920-х и ценил их; другой приятель Лапина — Лев Славин — познакомился с этими стихами через 10 лет, в совершенно иное время, и его суждение 1960-х гг. совершенно иной тональности: «Лапину скоро надоела мышиная возня московской салонной поэзии двадцатых годов. Однажды он отшвырнул от себя всех этих Новалисов и Кусиковых, „общительных мамелюков“ и „радучих горевальцев“ <���у Лапина: рыдучих. — Б. Ф.>. Что ему весь этот прокатный бред экспрессионизма? Он вырос из него, как вырастают из детского платья. К тому же оно было не свое, заемное, не гревшее на русских морозах. А Лапин был человек очень московский» (Лев Славин. «Портреты и записки»).

Так в книге ( прим. верстальщика ).

Потом ее заменило МПО — Московское Потребительское Общество (см. воспоминания И.Кунина).

Илья Эренбург вспоминал: «Борис Матвеевич любил опасность. Но когда в 1937 году начали бесследно исчезать друзья, товарищи, знакомые, он душевно сжался. Был он любознательным, общительным, и новая наука далась ему с трудом. Он и прежде говорил негромко, а в то время начал говорить еще тише. Порой он шутил с Ириной, со мной, а когда снимал очки, я видел в его глазах грусть и недоумение» (И.Эренбург. «Люди, годы, жизнь» в 3 т. Т. 2. М., 2005. С. 297).

Предположение, что Герштейн ошиблась по части чтения «Канцоны» и все происходило на Старосадском раньше, то есть в декабре 1928 г., видимо, неоправданно, так как Лапин 1928 г. провел в Японии. Да и сохранившийся снимок Лапина на летном поле относится к самому началу тридцатых годов.

Здесь — по причине денежных затруднений ( лат ).

Вброшенный (в общество), закрученный им ( фр. ).