Игорь Дьяконов - Книга воспоминаний

Альпинисты и альпинистки уже были применены для закрашивания золотого шпиля Адмиралтейства и купола Исаакиевского собора серой краской.

На самом деле Новгород держался за Лужской линией, которая была прорвана 8 августа. Новгород был взят 13 августа.

На самом деле лекции и не начались В университете на казарменном положении жили оставшиеся преподаватели, составлявшие, как и сотрудники Эрмитажа, пожарную команду

Это были адреса наших друзей Юры Фридлендера и Талки Амосовой, получивших распределение после аспирантуры в Архангельск и Свердловск, и Галки Ошаниной в Ташкенте. Но Юра вскоре был выслан в «трудовой лагерь» как немец.

На самом деле Гатчина и Царское Село еще держались, но находились в зоне огня.

Позже стало понятно, что уходящему па войну надо желать большой раны, вызывающей инвалидность Иначе — обратно на передовую, и там убьет

Немцы вышли на Неву между Рыбацким и Дубровкой еще 30 августа, перерезав все дороги, кроме дороги на Шлиссельбургскую переправу.

Шлиссельбург был занят немцами 8 сентября

Самодельная круглая жестяная печка с жестяной трубой, выводившей дым в окно.

Город назывался с некоторых пор, как выяснилось, Беломорском, а станция была по-прежнему Сорока или Сорокская. Так было принято у железнодорожников: город Чкалов, станция Оренбург, город Красногвардейск, станция Гатчина. Сорока находилась недалеко от Устья знаменитого Беломорско-Балтийского канала, город и получил название «Беломорск», по-фински (финский в 1938 г. еще был одним из государственных языков Карельской АССР) Valkeameri («Белое море»); по-карельски (государственный язык Карело-Финской ССР после посадки всех финнов) он назывался «Беломорс».

Чтобы избежать обычной путаницы, отмечу, что Карельский перешеек (т. е. территория между Выборгом и рекой Сестрой) к Карелии не относится.

Это объяснялось неподвижным характером нашего фронта. Па других фронтах потери штабников были больше, хотя, конечно, не шли ни в какое сравнение с потерями в частях

Так у нас назывался Soldbuch — денежный аттестат, служивший одновременно и воинским удостоверением личности, единственный документ любого немецкого военнослужащего. В нем были названы имя и фамилия, возраст и место рождения и номер части. Эти сведения, и только эти, немецкий военнослужащий имел право называть в случае попадания в плен (нашим пленным разглашение и этих сведений было запрещено и рассматривалось как государственная измена).

На самом деле это объяснялось тем, что практически все командование Красной Армии, начиная с командиров дивизий (и соответствующего уровня штабных работников) и выше (а отчасти и ниже), было уничтожено в 1937–39 гг. За очень немногими исключениями, крупные военачальники и штабные работники 1941 г. были «выдвиженцами» из командиров батальонов и рот.

Геннадий Фиш, которого я хорошо знал еще с Коктебеля, носил прозвище «писатель земли карело-финской» и служил, в чине трех шпал, в Беломорской фронтовой газете «В бой за Родину», встретив кого-либо из нас на мocтy или на улице, он брал за пуговицу и трогательно сообщал. «Я уже на 173 странице моего нового романа». — После войны я отдал ему часть своих киркенесских баек (см. главу 5) — все не отдал, пожалел. Еще часть я отдал Э.Казакевичу, который и меня самого и мою семью вывел в романе «Сердце друга».

Интересно, что в армии ни одного другого государства не было при разведывательной службе должности переводчиков: считалось само собой разумеющимся, что всякий разведчик знает язык противника, да и другие языки.

В частях на полковых картах наносились и разведывательные, и оперативные данные, но строго в рамках участка фронта части.

Наш штаб армии был в тайге западнее Кандалакши.

Сама Кестеньга была у немцев, а наш штаб армии находился в Лоухи у железной дороги, или в «Лоухах», как у нас говорили, передовая ее часть была около Ухты.

Ухта и Медвежьегорск достались финнам, а наш штаб армии был в Сегеже.

На самом деле они были русские немцы

Позже мне довелось в 1945 г в Кеми жить у одной эвакуировавшейся местной женщины. По ее словам, ели лебеду и крапиву