Коллектив авторов - И было утро... Воспоминания об отце Александре Мене

В книге «У врат молчания» (Брюссель, 1971) специальный большой раздел посвящён анализу духовной жизни Китая середины первого тысячелетия до н. э. «Наши духовные искания перекликаются с исканиями высшей правды у Сократа, Будды, Конфуция и библейских пророков. Поэтому диалог Евангелия с нехристианским миром — это не только прошлое, но и нынешнее», — так о. Александр предуведомляет читателя о важности и неизбежности обращения христианства к мировой культуре.

Богослов Александр Мень как автор книг по христианству очень внимателен к дохристианским духовным исканиям. Он видел, что, например, великие китайские мыслители — Конфуций, Лао–цзы, Чжуан–цзы, Хой–нен и многие другие — «доходили до вершин веры в том, что весь мир и человек предназначены исчезнуть в глубине Божественного… это приготовление мира к Евангельской вести». Он очень чётко определял особенности пути к абсолюту восточной мысли — порой, земная жизнь заслоняет небо, или, наоборот, небо поглощает землю; но, увы, в китайской философско–религиозной культуре не было осознано соединение Неба и Земли во вселенском единстве Богочеловечества.

Хочется подчеркнуть, что в работах А. Меня раскрыта огромная ценность единой, непрерывной традиции китайской культуры, глубинное ощущение культа предков, почитание старины и старших. Эти духовные открытия, по мысли А. Меня, были несколько сужены тем, что вектор культурного сознания был ориентирован преимущественно на земные дела. Так, например, мантическая практика, основанная на «Книге перемен», связана главным образом с конкретными земными проблемами, поражает её прозаизм.

Вместе с тем, А. Мень справедливо выделяет высокую ритуальную культуру — в частности, погребальный обряд, поминальную трапезу. О. Александру представлялась чрезвычайно важной — как плодотворный человеческий опыт — жёсткая зависимость благополучия нравственного состояния общества от соблюдения духовных ритуалов и обрядов.

Однако, углубившись в конфуцианскую философию и культуру, А. Мень увидел те тенденции, которые ограничивали выход этого учения к конечной истине. По его мнению — это уход от религиозных проблем и сосредоточение на этике, осмысление природы человека вне её божественной сущности.

Отсюда, согласно Конфуцию в прочтении А. Меня, ценность человека определяется его местом и ролью в социуме. В связи с этим важно отметить, что А. Мень писал о Конфуции во время острой научной, идеологически резко окрашенной дискуссии о характере конфуцианства, как в Китае, так и в отечественном востоковедении. Думается, что научные консультации известного востоковеда, специально писавшего о Конфуции, В. Рубина, работы Е. Рашковского о А. Тойнби, осмыслявшего и конфуцианскую философию, и, может быть, в какой‑то степени, беседы со мной помогли А. Меню в своих книгах выразить понимание Конфуция на уровне современной научной мысли, выявить глубокий гуманистический смысл его учения. И это в то время, когда официальная наука клеймила «реакционного» философа, думающего якобы только об аристократии, а не о нуждах народа!

Радуюсь и горжусь, что и в этой области мой друг оказался на. высоте, поняв и почувствовав аристократизм духа, утверждаемый китайским мыслителем, а не клановые или придворные интересы. Конфуций почитается в Китае как великий учитель, которого окружали 72 верных ученика. Мудрец и сам учился всю жизнь, считал, что лишь к 70 годам обрёл некоторое понимание сути вещей. И А. Мень в своих работах (в частности в книге «Таинство, Слово и Образ») подчёркивал важность «смиренного пути ученичества».

И другой великий мыслитель древнего Китая пленил о. Александра. О Лао–цзы написаны им поистине вдохновенные страницы. Мне кажется, что такое восхищение культурой других народов, понимание важности и ценности для христианина и иной мудрости и святости, в лице о. Александра привнесло в современную православную веру новую и очень значительную интонацию. В текстах о. Александра нет и тени превосходства, причастного к истинной вере: он видит возможность черпать из источников других культур для самостроительства личности. Такая открытость всей мировой культуре всегда почиталась высшим достоинством и особенностью истинно русского человека. Мне хочется добавить: и православного тоже, и священника особенно, ибо он — открыватель путей для душ человеческих.

О Лао–цзы Александр Мень начинает рассказ так: «Лао–цзы — как бы шёпотом, на ухо всему миру, сообщает открывшуюся ему тайну: вещи — загадочны, то есть непостижимы». И далеё автор с восхищением говорит об этом мудром старце, которого до сих пор почитают как святого, основателя философии, а затем и религиозного учения — даосизма. А. Мень делает очень глубокое замечание о том, что, во–первых Лао–цзы «осмеливается» назвать скрытое единство мира «небытием», и, во–вторых скрытую мудрость древних Лао–цзы хочет сделать явной. О. Александра восхищают философские афоризмы Лао-цзы — например, такие: «покой — есть главное в движении», или «прославлять себя победой — это значит радоваться убийству людей», «справедливость появляется после утраты гуманности»…