Вадим Гольцев - Сибирская Вандея. Судьба атамана Анненкова

Впрочем, генерал объективен и не делает иконы из своего любимца. Он отмечает непредсказуемость своего офицера, его способность бросить вызов обществу, нарушить установленный в нем порядок, за что приходилось его и круто одергивать.

«Вдруг явится он в строй в фуражке с тульей чуть не в четверть аршина, в каком-то диком подобии фуражки. Он не обижался, когда я делал ему замечание, и покорно уничтожал фуражку.

Потом встречу его в кителе, на котором, как у какого-нибудь циркового борца, вместо орденов на груди прицеплены все те жетоны, которые он получал на скачках и иных состязаниях. Да мало того, что так ходит по городу, но еще снимется со всеми этими „регалиями“. А мне шлют из Верного его фотографию и пишут: „Полюбуйтесь — ваш Анненков!“» {15} .

Анненков самозабвенно любил лошадей: видно, сказывалась игравшая в нем цыганская кровь матери.

«У Анненкова была страсть продавать и менять лошадей. Только своему непобедимому Султану он и был верен. То появится у него чистокровная двухлетка с ипподрома, то отпросится он на две недели в отпуск, умчится в Аулие-Ата и приведет оттуда прелестную трехлетку англо-текинской породы», — вспоминает генерал {16} .

Анненкова даже обвиняли в нечестной торговле лошадьми, но эти обвинения не подтвердились. Любовь к лошадям он пронес через всю жизнь. Даже на фронте, отмечает П. Н. Краснов, он не изменил своей страсти и писал генералу восторженные письма, и все о лошадях: каких лошадей он отнял у немцев, о том, что лошадь немецкого офицера оказалась хуже его Султана и т. д.

Мы уже знаем, что Анненков был талантливым кавалеристом и непременно брал призы на всех соревнованиях по выездке лошади, скачкам, рубке лозы. Но он был не только отличным наездником, но и обладал такой выносливостью, что был способен целыми днями не слезать с седла. После землетрясений 1910–1911 годов в Верном «лихие офицеры-сибиряки хорунжие Анненков и Иванов помчались через замерзшую Или в Пржевальск, о котором не было никаких известий. Из Джаркента они выехали 26 декабря в 8 часов 15 минут утра, а 31 декабря в 3 часа дня они уже вернулись в Джаркент, пройдя за 5 дней и 6 часов 555 верст, причем величина дневного перехода доходила до 133 верст, а ехать им пришлось по пустыне, в суровое зимнее время, через перевалы, занесенные снегом, терпя голод и холод… Будь такой подвиг совершен в России, были бы и награды… Здесь же — благодарность в приказе по бригаде. И все. Здесь это дело: лишения, непрерывный поход, суровые ночлеги — вещь обыкновенная, потому, что это суровый край, объятый войною» {17} .

Уже зная Анненкова как организатора и командующего партизанской армией и наслышанный, в основном из советских источников, о «подвигах» этой армии в Семиречье, П. Н. Краснов вспоминает о том, что Анненкову еще в молодости была присуща идеализация атаманства, разбойничества, ватажничества, повстанчества:

«Когда он был еще в 1-м Сибирском казачьем Ермака Тимофеева полку, в наших с ним долгих поездках с учебной командой по горам и пустыням Приилийского края, он часто и охотно говорил со мною о Степане Разине, о Пугачеве, о разбое, о романтической удали разбойничьей жизни. Кипела в нем цыганская кровь. Любимой песней его была разинская „Схороните меня, братцы, между трех дорог…“ {18} .

Бывало, запоют его песенники, Анненков обернется ко мне и скажет:

— Вот это — смерть! Господин полковник, Вы не находите, что так это хорошо покоиться одному на вольной земле между трех Российских дорог?

Его глаза блестят, в них дрожит так несвойственная Анненкову слеза» {19} .

Отношение к Анненкову офицеров полка было различно: одни восхищались им, другие — ненавидели. «Не только как серьезного соперника, но и по моральным причинам», — отмечает П. Н. Краснов, но каковы эти причины, не уточняет {20} . Сам Анненков ни с кем не сближался, и это отмечали многие мемуаристы, без всяких оснований обвиняя его в надменности, высокомерии, зазнайстве, самовлюбленности. В свое время это бесило некоторых из них и в дальнейшем дало повод вложить свою лепту в формирование отрицательного имиджа Анненкова. Одним из таких сослуживцев был Н. П. Волосников. В своих письменных показаниях против Анненкова он свидетельствовал:

«Анненков был тщеславен, не курил, не пил спиртных напитков, чуждался женщин, друзей никогда не имел и его за друга никто не считал как человека, который в любое время мог подложить пакость. Все офицерство его игнорировало как ненадежного товарища и плута» {21} .