Петр Горелик - По теченью и против теченья… (Борис Слуцкий - жизнь и творчество)

Брехтовский, а равно и кирсановский пацифизм оказывается опровергнут художнически, эстетически. Борис Слуцкий берет фантастический, гротесковый сюжет, подсказанный ему его учителями, левыми поэтами двадцатых годов, и преобразовывает его до неузнаваемости. Там, где они видели фарс, он видит трагедию. Есть и еще один неожиданный поворот темы.

Русский поэт, называющий свое стихотворение «Памятник», не может не вспомнить хрестоматийный, известнейший всем «Памятник», написанный первым поэтом России, Пушкиным. С чего начинается это стихотворение? Правильно:

С чего начинает Борис Слуцкий свое стихотворение? С того, что герой этого стихотворения не может взять высоту. Не он берет высоту, а его дивизия. Ему поручают предстательствовать за тех, кто взял высоту. «Не взятая» погибшим солдатом гора оказывается чрезвычайно важным символом, имеющим и личное, персональное, так сказать, значение.

Ведь именно о самом себе Борис Слуцкий писал, что больше всего ему нравятся те стихи, в которых ему удалось прыгнуть выше самого себя. «Ниже меня остается крутая, не взятая мною в бою высота» — «ниже меня» остаюсь «я», с моими средними способностями, с моей «глухой славой». Но, подключенный к великой цели, этот «я» зарядился великой энергией и вот прыгнул выше самого себя, взял ту высоту, которую, казалось бы, мне с моими способностями было не взять.

А взявши эту высоту — осмелился полемизировать с Брехтом и Пушкиным. Ибо что такое «Александрийский столп»? Обелиск, поставленный в честь победы над Наполеоном. Пушкин не без оснований полагает, что его поэзия выше военных побед России в 1812 году. У Слуцкого же «выше поставлен пехотный солдат», да еще погибший на подступах к не взятой им высоте.

Борис Слуцкий недаром называет это стихотворение так же, как и хрестоматийное стихотворение Пушкина, написанное о поэте. Потому что стихотворение Слуцкого тоже написано о поэте. Друг Слуцкого, Павел Коган, до войны написавший: «Разрыв-травой, травою повиликой, мы прорастем по горькой, по великой, по нашей кровью политой земле», — погиб на подступах к сопке Сахарная Голова.

«Памятник» открывает книгу. Перелистаем ее страницы. Одно стихотворение примечательнее другого: «Госпиталь» («Еще скребут по сердцу “мессера”»), «Военный рассвет» («Тяжелые капли сидят на траве…»), «Я говорил от имени России», «Мальчишки» («Все спали в доме отдыха…»), «Памяти друга» («Давайте после драки // Помашем кулаками…»), «Баня» («Вы не были в районной бане // В периферийном городке?»), «Лошади в океане», «Блудный сын» («Истощенный нуждой, // Истомленный трудом, // Блудный сын возвращается в отеческий дом»), «Итальянец» («В конце войны в селе Кулагино»).

Редактор первой книги Слуцкого Вл. Огнев вспоминает, что ему в издательстве поручили составить книгу объемом десять авторских листов. В начале 1957 года Борис принес Огневу толстую пачку стихов. «Донесете?»

«Каково же было удивление Бориса, когда, придя к нему… я предложил свой состав всего из… 39 стихотворений… Слуцкий задумался. (Речь шла о трехкратном сокращении объема книги.) Потом твердо сказал: “Хорошо. Только я бы хотел добавить одно стихотворение — ‘Последнею усталостью устав…’”. Пожелтевший листок лег на свое место. Слуцкий с церемонной важностью пожал мне руку, будто мы подписали меморандум. Сознаюсь, я был бледнее Слуцкого в тот момент. Идя к нему, я был готов к худшему. Почти не верил, что работа будет продолжена» [183] Огнев В. Мой друг Борис Слуцкий // Амнистия таланту. М.: Слово, 2001. С. 333. .

И в книгу было включено сороковое стихотворение «Последнею усталостью устав…», которое просто невозможно не привести полностью: