Петр Григоренко - В подполье можно встретить только крыс…

– Тебе, я вижу, еще не надоело воевать. Ну воюй. Мешать не буду, но и участвовать тоже. Дивизии до расформирования считанные дни остались. Можем дожить и без боевой подготовки. Люди отдохнут.

– Бывает положение, когда отдых вреден.

– Ну, делай, как знаешь. Я не против.

Программа была предельно простая – два часа строевой, через день два часа политзанятия – другой день в эти два часа уход за оружием и обмундированием. Два с половиной часа марш-бросок на 20 км и три с половиной часа стрелковая подготовка или учение с боевой стрельбой.

Через неделю дивизию просто не узнать. Личный состав подтянут. Отдают воинские приветствия, обмундирование опрятное, оружие в прекрасном состоянии, вид у людей бодрый, веселый и никаких происшествий.

И вот в это время в Цвиккау, где мы тогда располагались, появился генерал-лейтенант. Высокий стройный брюнет с интеллигентной внешностью, умными и внимательными глазами. Он сошел, видимо, с машины в начале города и шел пешком. Я проводил как раз занятия с офицерами. Увидев идущего генерала, вышел ему навстречу, представился, попросил представить документы «так как в лицо не знаю». Он протянул мне удостоверение личности и сказал: «Я командующий 52 армии, в которую передаются соединения вашей армии. В порядке предварительного ознакомления я и объезжаю будущие войска своей армии».

– Разрешите доложить о Вашем прибытии командиру дивизии.

– Не надо. Лучше проводите меня, если Вы не заняты.

– Нет, я провожу занятия с офицерами, но меня может подменить начальник оперативного отделения.

Мы прошли к Угрюмову. Тот предложил закусить. Генерал сказал:

– У вас, пожалуй, соглашусь и закусить и даже рюмку пропустить. Я проехал все дивизии вашей армии. Ваша дивизия первая, которая меня порадовала. Во всех частях напряженная учеба.

– А это моему начальнику штаба не спится. Это все его затеи. Не сегодня-завтра приедет приемочная комиссия, и он хочет кого-то чему-то научить, – сказал Угрюмов.

– Да дело же не в том, чтобы научить, а чтоб занять. Это главное. Хотя, конечно, чему-то и обучаются. Вот я прошел через весь этот городишко и не видел ни одного болтающегося военного. А тех, кого встречал, те явно торопились по делу, и все аккуратно заправлены, подтянуты и воинскую честь отдают. В других дивизиях вашей армии, да и у себя тоже, я этого не наблюдал.

– Ну, это тоже заслуга начальника штаба, – сказал Николай Степанович, – я откровенно говоря, этим занятиям значения не придавал.

– И напрасно. Вот, например, скажите, – обратился он ко мне, – сколько у вас в дивизии «ЧП» (чрезвычайных происшествий) с того дня, как вы начали занятия? Подождите, не отвечайте. Попробую угадать. Думаю что нет, а если есть, то каких-нибудь одно-два.

– Нет! Совсем нет!

– Ну вот, товарищ генерал-майор, – обратился он к Угрюмову. – А в других дивизиях вашей армии, да и у меня штабы не успевают писать внесрочные донесения. Приеду, закручу гайки. Да, кстати, – повернулся он ко мне. – По какой программе вы ведете занятия?

– Фактически без всякой программы. Просто я дал устные указания командирам частей. – И я изложил ему, чем мы заняты. – Конечно, – добавил я, – если бы дивизия не расформировывалась, я бы составил более разностороннюю программу и ввел бы ее в действие, когда люди втянутся в учебу, по нынешней упрощенной схеме.

– Во! – воскликнул генерал-лейтенант. – Так вот, где моя ошибка. Я приказал штабу разработать программу, руководствуясь довоенными программами. А нынешние офицеры умеют только воевать. Учить по-мирному не умеют. И потому не учат. Приеду, введу вашу упрощенную. На все время, пока втянутся. Продиктуйте мне, пожалуйста, вашу программу. – И тут же записал себе в блокнот.

Через два дня началась передача дивизии.

Война закончилась для меня благополучно. Не только в смысле физическом: «откупился» от такой страшной войны лишь повреждением ноги; даже от ампутации спасла ее судьба, в лице моей жены. Замечательно закончилась война для меня лично и в ином смысле. Она принесла мне полное душевное успокоение. Сомнения, стучавшиеся в душу накануне войны, исчезли. Сталин для меня снова был «великий непогрешимый вождь» и «гениальный полководец». Ошибки, глупости и преступления каким-то чудом либо испарились, либо оказались «гениальным прозрением». Мы (такие, как я) вдруг узнали лично от самого «вождя», что внезапность нападения вовсе не результат «наших ошибок, просчетов и просто того, что мы „уши развесили“, а естественная „закономерность“, по которой страны агрессивные с неизбежностью имеют преимущество внезапности. Этого не избежишь. Агрессор нападает обязательно внезапно. Надо только уметь как можно скорее ликвидировать преимущества, которые дает противнику внезапность. Это умели делать древние парфяне, завлекшие противника в глубину своей страны и там погубившие его. Это же сделал Кутузов с Наполеоном. Это повторили и советские вооруженные силы, завлекшие гитлеровскую армию под Москву и там нанесшие ей поражение. Все это такая чушь, о которой по-серьезному даже говорить неудобно. Но таково обаяние победы и славословия вождю, что эту чушь принимаешь за откровение.