Шамиль Султанов - Плотин. Единое - творящая сила Созерцания

Рано утром он повел человека за собой. Они стали обходить городскую стену. В одном месте Хыдр остановился и пальцем показал на довольно широкую трещину в стене. Потом он сказал, что им надо заделать эту трещину.

Невыспавшийся и недоумевающий человек стал ему помогать. Хыдр работал скоро. Он натаскал воды, отрыл яму и замесил глину, добавив в нее стебельки какой-то длинной травы. Затем быстро и аккуратно заделал трещину. Когда помыл он руки, человек не выдержал и спросил:

— Как же так? В этом городе к нам отнеслись как к бродячим собакам. Ты же на это беспричинное зло и ненависть ответил добром. Я больше никуда с тобой не пойду. Но все же объясни мне напоследок, что значат твои поступки?

Хыдр внимательно и сурово посмотрел на него и сказал:

— Ты оказался неподготовленным. Это стало ясно уже тогда, когда ты не узнал меня. И ты правильно сделаешь, что вернешься. А теперь слушай. Днище лодки должно было быть продырявлено потому, что правитель той страны через несколько дней отобрал все, что может плавать, для перевозки своих воинов. Лодку старика не тронули, он ее починил, а сейчас разбогател.

Сын добрых родителей стал бы одним из величайших злодеев в этой стране и принес бы много горя своим отцу и матери. То, что было сделано, благо не только для них, но и для него. Через некоторое время у них опять родится сын, и они будут поистине счастливы.

Что касается стены, то в этом месте, которое мы заделали, находится клад. Он предназначен для двух братьев-сирот, которые живут в этом городе. Они должны его отыскать через пять лет. Мы заделали стену, чтобы никто не получил доступа к этому кладу, кроме братьев. А теперь возвращайся — путь всегда начинается сначала..

…Скрюченная фигура на земле задрожала. Человек, казалось, медленно возвращался: то ли из сна, то ли из долгого путешествия к самому себе…

Я вижу, как быстро ложатся на пергамент неровные строчки, и как я мучаюсь, пытаясь столь несовершенным языком выразить нечто важное… Но я пытаюсь это сделать, ибо это прежде всего для меня, для облегчения моего жизненного бремени и для поиска моей тайной радости:

«Попробуем прежде увидеть и самим себе разъяснить (насколько это доступно словам), как можно созерцать красоту Ума и того Космоса. Пусть рядом лежат, допустим, два камня. Причем один — необработанный, непричастный искусству. Другой — уже преодоленный искусством и превращенный в статую бога или какого-нибудь человека. Если это статуя бога, то — Хариты или какой-нибудь музы, если человека — то такого, которого искусство создало на основании того, что прекрасно во всех людях. В таком случае камень, превратившийся от этого искусства в красоту формы, оказался прекрасным не от того, что он — камень (ведь иначе подобным же образом был бы прекрасен и другой камень), но от того логоса, который вложило в него искусство. Материя этого камня эйдоса не имела, но он был в художнике, и не потому, что у него были глаза и руки, но потому, что художник был причастен искусству.

Следовательно, красота эта присутствовала в искусстве в более высшем виде. При этом та красота, что в искусстве, в камень не привходит, а привходит от него другая, меньшая, чем та. Да и эта, меньшая, не осталась чистой в камне, как хотел художник, но постольку, поскольку камень поддался искусству. Потому-то чем более развита душа художника, тем чаще он разочаровывается после окончания работы: то, что в конечном счете получилось, и то, что в нем, ведь всегда отличаются.

Но оставим искусство. Рассмотрим то, произведениям чего подражают художники, то есть те предметы, которые возникают и считаются прекрасными от природы. Откуда воссияла красота Елены, бывшей предметом спора? Откуда те из женщин, которые похожи красотою на Афродиту? Да и красота самой Афродиты — откуда? Не есть ли это везде эйдос, который идет от создавшего к ставшему, подобно тому, как и в области искусства он идет, согласно нашему утверждению, от самих искусств к произведениям искусства?

Произведения искусства и существующий в материи логос прекрасны, а предшествующий, идеальный смысл, который не в материи, но в самом творящем, разве не есть красота, тот смысл первичный и нематериальный?

Есть внешние и есть глубинные пласты внутреннего. Мы же, не имея никакой привычки к выделению внутреннего и не обладая таким умением, гоняемся за внешним и не понимаем, что на нас действует внутреннее. Это подобно тому, как если бы кто-нибудь, видя свое изображение, преследовал бы его, не зная, откуда оно взялось.