Фрэнк Заппа - СБОРНИК ИНТЕРВЬЮ ФРЭНКА ЗАППЫ ДЛЯ ЮНЫХ ФАНАТИКОВ

Это была не столько серия концертов, сколько долгосрочный ангажемент - а это значит, что нужно делать не совсем то, что делаешь на концерте. К тому же мы выступали перед аудиторией, которая очень отличается от любой другой аудитории где бы то ни было ещё на планете. Нью-йоркская публика особая, там совсем другие люди. Кроме того, в тот момент бы были в полной противофазе со всем, что происходило в этом городе. Это было прекрасно - быть абсолютно ни для кого не понятным. Можно было делать всё что угодно. А поскольку это были нью-йоркцы, они хотя бы задумывались. В Голливуде такое бы не прошло. В Париже не прошло бы. В Лондоне тоже.

Но там была и вполне обычная публика.

Там было несколько детей, которые плакали, когда наше шоу закрылось. Я говорил с ними за сценой. Были двое ребят, которые были на наших представлениях 40 раз; они могли доказать это корешками от билетов. Им это просто очень нравилось. Одного из них я видел на концерте в Палладиуме в 1980-м или 1981-м году. Он был в первом ряду. Его зовут Марк Тротинер. Он был уже взрослый.

Он Вам махал?

Нет, не махал. Я узнал его и сказал: «Это ты!» Марк приходил на концерты в Театр Гаррика со своим другом. Мы называли их «Лееб и Леопольд». Их представление о развлечении было такое: один из них вставал и с воплями бежал по проходу на сцену -кричал как сумасшедший - вбегал на сцену, я давал ему микрофон и он начинал что есть силы орать через нашу ужасную маленькую усилительную систему, а потом мешком падал на пол, а я поливал его кока-колой. Вот чего он от меня хотел! Мы делали так несколько раз.

Постоянным посетителем был Луи-Индюк. Это его кудахчущий смех записан на Lumpy Gravy. Я слышал, как он смеётся где-то в задних рядах. Я говорил: «Он здесь, Луи-Индюк здесь.» По-настоящему его звали Луис Кунео. «Приведите его.» И он поднимался на сцену, садился на стул, а я давал ему микрофон. Мы ничего не делали, а он смеялся... просто сидел и смеялся. И вся публика лопалась от смеха! Через пять минут его награждали громкими аплодисментами. Он возвращался на место. «Большое спасибо, Луи. А сейчас...»

Но короче, о «Леебе и Леопольде». Я увидел этого парня в публике и сказал: «Это ты! Не хочешь подняться на сцену?»

И я оболью тебя кока-колой!

Он отказался, потому что уже прошёл этот этап, а сейчас он торгует пластинками в Куинс. Но что касается того, скучаю ли я по этой спонтанности - это был не столько продукт духа 60-х, сколько продукт тогдашнего Нью-Йорка. Мы приехали из Калифорнии; в Калифорнии все были разодеты в пух и прах. Там были «уродцы». В Сан-Франциско они одевались в духе «Весёлых 90-х», в ковбойском духе, и всё вращалось вокруг фантастической одежды. Мы приехали в Нью-Йорк - там ничего такого не было. Там даже едва ли были длинные волосы. На наши концерты ходила главным образом еврейская молодёжь из среднего класса - из пригородов, с короткими волосами. Такова тогда была большая часть нашей аудитории. Самое дикое, что они себе позволяли - это, может быть, головная повязка по выходным. Это были ребята, готовившиеся принять от отцов галантерейный бизнес. И им это нравилось - не знаю, почему, но им действительно нравилось!

Чувствовалась ли разница в приёме Вашего искусства здесь и в Европе?

Там у нас большая аудитория просто потому, что мы там чаще бывали. Но тут есть и какой-то странный выверт. Например, в Германии, когда вышел альбом Absolutely Free(1967), люди почему-то вообразили, что я антиамериканский артист. Я говорил критические вещи об американском обществе, и они говорили - «дас ист гут!» Это было во времена социал-демократов. Так что мне пришлось объяснять этим ребятам, что я сам стопроцентный американский парень. Я могу говорить что-то о Соединённых Штатах, с чем вы можете соглашаться, но соглашаетесь вы не по той причине. Я считаю, что Америка - это величайшее место, какое только может быть. Сейчас, конечно, тут не так уж великолепно. Есть кое-какие эмоциональные и психологические проблемы. Но я бы не стал жить нигде больше. Так что это трудно - годами вновь и вновь объяснять всё это людям, которые говорят, что любят тебя, но любят по каким-то извращённым причинам. А причины этой любви варьируются в зависимости от страны. Например, наш лучше всего продаваемый сингл - во всём мире - был в Скандинавии. Это был самый хорошо продаваемый сингл за всю историю деятельности CBS в Скандинавии. Знаете, что это было? "Bobby Brown". Это был диско-хит. Подумайте об этом. [В песне идёт речь о подвигах садомазохиста-распространителя пластинок; что-то вроде того.] Представьте дискотеку в Норвегии, где люди танцуют под «Бобби Брауна». Студенты записывали песню на кассеты, подключали к своим машинам динамики и ездили по городу с ревущим на всю округу «Бобби Брауном». Это было просто нереально. А через год эта же песня стала хитом в Германии. Уже, конечно, не столь неистово. А в Соединённых Штатах эту песню совершенно невозможно было поставить в эфир.