Владимир Рудный - Дети капитана Гранина

- Разрешите, товарищ генерал, Пивоварову идти со мной?

- Берите. - Кабанов знал об их старой дружбе. Пожалуй, такому горячему командиру нужен трезвый, спокойный штабист.

В дивизион Гранин приехал незадолго до возвращения Пивоварова. Не зная о разговоре Гранина с Кабановым, Пивоваров решил подразнить его:

- Про десантный отряд слыхал?

- Слыхал.

- Кому-то счастье, да не нам с тобой.

- А ты не просился у генерала? - безразлично спросил Гранин.

- Просился. - Пивоваров помрачнел. - По команде, говорит, обращайтесь.

- Правильно. В следующий раз не лезь через голову командира. Ладно, возьму, Федя, и тебя с собой.

Желающих пойти в десант записалось много, добровольцев Гранин отбирал, отдавая предпочтение таким, как Богданыч, уже испытанным в бою; сам он, перейдя под вечер в Рыбачью слободку, сформировал группы захвата Хорсена и соседнего с ним Кугхольма. Из слободки группы скрытно переправлялись на исходную позицию для броска. Ночь, как назло, была тихая, с высадкой надо справиться до того, как луна осветит подходы к островам.

Дальнобойные по сигналу открыли огонь. Загудели басы гидросамолетов, посланных бомбить острова. Ночь стала такой грохочущей, что сопение "Кормильца", спешащего в пролив между Хорсеном и Кугхольмом, тонуло, как комариный писк в буре, и только десантникам казалось, что машина буксира слишком громко стучит. Их успокаивал Богданыч, самый бывалый в группе захвата Кугхольма, он твердил, что "Кормилец" - гроза Балтики и никогда десантников не подведет.

Бой за Кугхольм был недолог, враг не ждал десанта, высаженного на камни еще на подходах; когда "Кормилец" причалил к пристани, бой затихал уже на противоположной стороне.

А на Хорсене бой только разгорался. Две волны десантников шли с флангов, третью Гранин сам вел к пристани на "охотнике". С Хор-сена катер заметили, над ним повисла яркая ракета. С высот при свете ракет расстреливали катер. Гранин перемахнул за борт, зная, что катеру надо поскорее отойти. Вода захлестнула его с головой. Кто-то свалился ему на плечи, он устоял и бросился к берегу. Люди, мокрые, выбирались на Хорсен и залегали у пристани. Сверху, с холмов, били автоматчики, не давая поднять головы. Гранин вскочил и увлек всех возгласом: "За мной, орлы!"

Всю ночь в густом хорсенском лесу шел бой, жестокий и, казалось, беспорядочный. Он кончился, как его задумал командир. Разрезав остров пополам, Гранин сломил сопротивление врага.

По крутой тропе Гранин поднялся в центр Хорсена, где Пивоваров под десятиметровой скалой облюбовал пещеру для КП.

- Вот нора. Прямо кротовая. - Гранину определенно нравилось будущее жилище. - Здесь и будем жить. Какой сегодня на белом свете день? Июль. Девятое. Среда. Так и запомним, Федор. Девятое июля - день нашего новоселья в Кротовой норе. Связь уже есть? Молодцы. Давайте флагмана. Здравия желаю, товарищ ноль один! Докладываю: мое место - "Гром"!

- Закрепляйтесь на "Громе" и развивайте успех! - приказал Кабанов. Сегодня же пришлю вам поддержку.

Рыбачья слободка стала базой снабжения отряда. Еще накануне пристань выглядела тихим уголком. А сейчас на нее и на пролив между нею и Хорсеном с яростью набросилась артиллерия врага.

На рассвете "Кормилец" доставил сюда раненых и десятка три пленных. На дымном, пылающем берегу раненых ждала госпитальная машина. Команда так и не успела после ночных десантов отдохнуть. Алеша помогал переносить раненых. Он заглянул в кузов машины, в кабину - кого искал, не было. За последние дни много слышал о гангутских девушках - санитарках, донорах, сестрах. Спросить шофера, служит ли в госпитале Катя Белоус, он постеснялся.

Быстро рассвело. Погода стояла знойная. Утро было самым свежим временем суток, а теперь и утро на берегу стало нестерпимо душным. Солнце, всплывая над пристанью, мешало врагу бить прицельно, он бросал снаряд за снарядом в пожарище, разметывая головешки и желтый дым. Удушье гнало людей в лес или к воде.

Алеше хотелось скорее уйти в море. Ночью Шустров не доверял ему штурвал. Сейчас Алеша дремал в рубке; как только погрузили продукты, мины и патроны, он взялся за штурвал. Повеяло прохладой, сонливость как рукой сняло. Рубку, полуразбитую пулеметом, продувал влажный сквознячок. Алеша сбросил тужурку и остался в одной тельняшке. Опять засвистало в небе. Грудь, руки, лицо обдавали волны, поднятые снарядами. Алеша чувствовал, что руки его дрожат, сердце колотится: боялся, что Шустров заберет руль. Но Шустров стоял рядом, командовал то "лево", то "право руля", готовый помочь Алеше.