Лидия Осипова: Дневник коллаборантки

Сегодня мимо нашего дома проехал грузовик, наполненный старыми табуретами, вешалками и прочей рухлядью. По-видимому, эвакуируется какая-то пошивочная и директор ответственен за «инвентарь». И в то же время из Ленинграда непрерывно движется толпа людей с детскими колясочками и тележками. Для них транспорта нет, как не было его и для мастериц этой самой мастерской. Люди ищут спасения по-своему. Одни пробираются тайком в Ленинград, другие, тоже тайком, из него бегут. Все это «своими силами», своим разумением. Из Ленинграда никакой официальной эвакуации нет. Но учреждения, инвентарь и оборудование вывозятся. А люди должны сидеть на месте. Говорят, что около Вишеры, милиция приказала вот таким вот пешеходным эвакуантам вернуться обратно. Это более ста километров! Бомбят где-то очень близко. Сидим на полу и… играем в «слова»!

Фронт катастрофически приближается. Мы решили никуда не уходить из города. Несколько боевых дней пересидим или в подвалах или в щели. Благо М.Ф. зовет в свою санаторию. Здесь хоть какая-то надежда на спасение и [на] освобождение [имеется]. А уйти, как теперь говорят, «на эвакуацию» — гибель по плану обеспечена. Да и от надежды попасть под «немца» уходить нам никак невозможно. Как принимают беженцев, мы уже наслышаны. Некоторые уходят потому, что боятся фронта: убьют, искалечат [покалечат]. Но ни один поезд с беженцами не избегает бомбежки, потому что «дорогое правительство» ко всем санитарным и беженским поездам прицепляет воинские эшелоны в надежде, что немцы этих поездов бомбить не будут. А м. б. — чтобы напугать население и приостановить беженскую волну. Ни жить беженцам негде, ни кормить нас нечем. А потом в газетах и по радио сообщают «о немецких зверствах». Как после этого поверить, что это немцы уничтожают поголовно русское население?

А как приятно, наконец, написать такое! Правда, это еще кукиш в кармане, но не будь войны, я бы никогда не посмела этот кукиш показать. А сейчас необычайно острое ощущение, что все идет под занавес. Да и у «бдителей» сильно трясутся поджилки и бдительность сильно потускнела.

Сегодня милиция раздавала бесплатно соль населению. С каким удовольствием это делалось. Все молчали, но было совершенно ясно, что все, в том числе и милиционеры радуются. Милиционеры, в конце концов, тоже население. И никакой толкотни не было. Добровольцы помогали насыпать мешочки, все проходило удивительно гладко и … при полном молчании. «Как в церкви», — сказал какой-то дядька. И, правда, было похоже. Вчера немцы сбросили листовки с предупреждением, что будут бомбить привокзальный район. Несмотря на все кары, которыми грозили за прочтение листовок, листовки всё же были прочтены [прочитаны]. Некоторые хотели уйти из домов. Но район был оцеплен милицией и не только никто не смел выселиться, но даже и за хлебом не пускали. Под угрозой пристрелить на месте. Посмотрим, будут ли бомбить этот район.

Бомбили и зверски! И бомбили, как обещали, только привокзальный район и вдоль железной дороги на Павловск. Да еще и наш около аэродрома, который бомбят всегда. У нас только двое легко раненых, а там, говорят, сотни. Ну, не сотни, но и десятка вполне достаточно. А ведь этих жертв можно было бы избежать…

К нам во двор заехали какие-то военные машины, спасаясь от артиллерийского обстрела, начавшегося сегодня с ночи. Публика просто места себе не находит. С одной стороны, от радости, что уже скоро немцы придут сюда, а с другой — от страха. Снаряды маленькие. Знатоки говорят, что обстрел производится большими танками. Стрельба довольно интенсивная, и снаряды густо ложатся по городу. И все же стрельба совсем не производит впечатления большого боя. Поэтому было странно слышать, как шофер одной машины с большим почтением повторял: «И где он, гад, столько снарядов берет. Жарит и жарит». Если это вызывает такую реакцию у военных, то что же будет, когда начнутся настоящие бои? Пожилой офицер, который был начальником отряда, разговаривал с нами с большим и заметным напряжением. Видно было, что он боялся, что мы начнем расспрашивать о положении на фронте или его комментировать. А чего уж там расспрашивать или комментировать, когда и так всё ясно. Скоро конец! На прощанье он нам посоветовал выбираться из нашего района куда-нибудь подальше. Сказал, что он самый опасный в случае боев за город. Пойдем в щель!