Оказалось, что меры были приняты своевременно. Час Микеланджело пробил.
Последнее письмо Микеланджело написано 28 декабря 1563 г. Уже год как сам он почти ничего не писал, а только диктовал и подписывал: вел его переписку Даниелло да Вольтерра.
Но работать он все-таки продолжал. Двенадцатого февраля 1564 г. Микеланджело провел целый день на ногах возле своей «Пиета». [402]Четырнадцатого у него сделался жар. Тиберио Кальканьи, которому дали об этом знать, поспешил к Микеланджело, но дома его не застал. Несмотря на дождь, старик пошел пройтись пешком на окраину города. Когда Микеланджело вернулся, Кальканьи пожурил его, сказав, что он поступает неразумно, в такую погоду выходить не следовало.
«Что поделаешь! – ответил Микеланджело. – Я болен и не нахожу себе места».
Цвет лица его, взгляд, неуверенная речь сильно встревожили Кальканьи. «Конец, может быть, сразу и не Наступит, но боюсь, что он близок», – немедля сообщает он Лионардо. [403]
В тот же день Микеланджело послал за Даниелло да Вольтерра и попросил его побыть с ним. Даниелло вызвал врача, Федериго Донати, и 15 февраля по просьбе Микеланджело написал Лионардо, что тот может приехать, «но только соблюдая осторожность, так как дороги очень плохи». [404]
«Я оставил его в начале девятого часа, – добавляет Даниелло. – Он был в полном сознании и спокоен, но то и дело впадал в неодолимую дремоту. Он так томился, что между тремя и четырьмя часами пополудни решил было выехать верхом на прогулку, как привык это делать ежедневно в хорошую погоду. Но день был ненастный; он почувствовал головокружение и слабость в ногах, вернулся к себе и уселся возле камина в свое кресло, которое предпочитает кровати».
Все это время с ним был его верный друг Кавальери. Только за два дня до кончины Микеланджело согласился, чтобы его уложили в постель. В присутствии друзей и слуг он в полном сознании продиктовал свою последнюю волю. Он завещал «свою душу – богу, а свое тело – земле», пожелав, чтобы его схоронили в милой ему Флоренции, куда он жаждал «вернуться хотя бы мертвым». И ушел
Из житейской бури в блаженный покой.
Da I'orribil procella in dolce calma. [405]
Стоял февраль, было около пяти часов вечера. [406]День угасал… «Последний день жизни и первый в царстве покоя!» [407]
Наконец-то он отдохнет! Он достиг желанной цели – время потеряло над ним свою власть.
Beata l'aima, ove non corre tempo! [408]
Такова была эта жизнь, исполненная возвышенной скорби.
Fuss'io pur lui! c'a ta I fortuna nato
Per l'aspro esilio suo con la virtute
Dare' del mondo il piu felice statoi [409]
* * *
Теперь, когда окончена эта трагическая повесть, меня одолевает сомнение. Я хотел дать в спутники своим страдающим братьям великих страдальцев, чей пример мог бы им быть поддержкой. Не ошибся ли я? Не приумножил ли я боль живых, заставляя их мучиться болью ушедших? Быть может, мне следовало, подобно многим другим, показать лишь героизм героев, набросив покрывало на всю бездну снедавшей их печали?
Но нет! Правда превыше всего! Я не обещал своим друзьям счастья ценою лжи, любою ценой, счастья во что бы то ни стало. Я обещал им только правду, даже ценою счастья, мужественную правду, резцом которой изваяны бессмертные души.
Дыханье правды сурово, но чисто. Омоем же в нем наши дряблые сердца.
Великие души подобны горным вершинам. На них обрушиваются вихри, их обволакивают тучи, но дышится там легче и привольнее. Свежий и прозрачный воздух очищает сердце от всякой скверны, а когда рассеиваются тучи, с высоты открываются безграничные дали и видишь все человечество.
Такова была и та исполинская гора, что поднялась над Италией Возрождения и своей изломанной вершиной ушла под облака.
Я не стану утверждать, что любой из нас, обыкновенных смертных, может жить на вершинах. Но пусть хоть раз в году люди совершат туда паломничество. Там обновится дыхание их легких и кровь, что течет в их жилах. Там они почувствуют себя ближе к Вечности. А когда они спустятся в равнину жизни, сердце их будет закалено для новых боев.
Ромен Роллан 1906
«Временами мною овладевает глубокая тоска, как то бывает со всеми вдали от дома» (письмо от 19 августа 1497 г., Рим). – Р. Р.
Это про себя говорит он устами своего друга Чеккино деи Браччи, флорентийского изгнанника, поселившегося в Риме: «Смерть мне дорога, ибо ей я обязан счастьем вернуться на родину, куда путь при жизни был мне заказан» («Стихотворения Микеланджело», изд. Карла Фрея, сонет LXXIII, 24). – Р. Р.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу