Александр Перцев: Молодой Ясперс: рождение экзистенциализма из пены психиатрии

Достигнув столичного признания, ты становишься всего лишь одним из 48 смайликов в галерее каждого телеканала.

Кто тебе больше по нраву — выбери и щелкни пультом, а мы померяем рейтинг. Бульдог Харламов или Петросян? Толстая или Чехова? Валуев или Дроздов?

Рейтинг — это вовсе не могучее послание от тупых к тупым, как утверждает М. М. Жванецкий. Это обеспечение проекции небогатого внутреннего мира потребителя на окружающую вселенную.

Человек проецирует себя на мир, не только выбирая понравившихся ему людей. Это, собственно говоря, самая простая задача, «для чайников»: тот, кто утратил дар связной речи и письменность, сможет выбрать портреты — смайлики, «бяку» и «няку», а затем столь же примитивные и однозначные физиономии кино и телегероев — «хороших» и «плохих» парней.

Задача более сложная — узнать себя в пейзаже.

Два художника, поставив мольберты рядом на пленэре, никогда не нарисуют двух одинаковых картин природы. Да что там! Даже два фотографа, снимая одной и той же камерой с одной и той же точки, никогда не снимут двух одинаковых пейзажей. Потому что каждый будет видеть мир на свой лад — вернее, проецировать на этот мир себя самого. Картина природы говорит не столько о природе, сколько о душевном состоянии того, кто природу изображает.

Избранный человеком — для рисования, фотографирования или созерцания на выставке — пейзаж тоже есть попытка этого человека сказать о себе.

Это проекция его душевного состояния на природу. Какой может быть сила такого высказывания о себе, не надо объяснять тому, кто хоть раз видел картину И. Левитана «Над вечным покоем».

Вовсе не вид озера Удомля навел И. Левитана на мысль о том, что существование человека есть бытие перед лицом смерти. Все было как раз наоборот. Вначале эта экзистенциалистская мысль — чувство появилась и вызрела внутри него. Затем заброшенность и отчаяние стали искать свою проекцию вовне — и нашли большее или меньшее внешнее соответствие в том пейзаже, который открылся И. Левитану в окрестностях Вышнего Волочка. (Наверняка, открылся художнику не этот пейзаж во всех его деталях и частностях; он был «подправлен» и стал синтезом нескольких пейзажей). Весь этот процесс происходил в значительной степени безотчетно, и лишь в итоге И. Левитан «узнал» на своей картине бессознательно сконструированный им ландшафт как символическое выражение собственной острой экзистенциальной тоски. Собственно, полное осознание ее только и произошло во время написания картины.

И только простодушные советские симплициссимусы, которые полагают, что И. Левитан был «мастером реалистического пейзажа», считают по сей день, что печальное, трагическое, прекрасное и т. п. существует «в самой природе». Будешь, мол, смотреть на трагические окрестности озера Удомля или на приморские болота Германии и станешь экзистенциалистом.

Как сообщают ныне в Интернете, сотни тысяч местных пейзан отнюдь не стали экзистенциалистами, созерцая окрестности озера Удомля. Наоборот, они спроецировали на эти окрестности свой нехитрый, но инновационный опыт чувствований и страстей, украсив левитановские места неоновой рекламой. Экзистенциалистам придется уходить гораздо дальше в глушь, чтобы обнимать там нежно изгиб гитары желтой и петь о своей неизбывной тоске.

Подобным же образом все обстояло с К. Ясперсом. Он вовсе не сформировался как мыслитель под влиянием болот и моря, он просто спроецировал на болота и море свои представления о себе. А представления эти были сформированы отнюдь не природой. Они были сформированы всей его жизнью в том микрокосмосе культуры и общества, который может называться биографической средой.

Если бы все было иначе, то миллионы земляков К. Ясперса, созерцавшие вместе с ним те же болота и море за ними, поголовно стали бы от этого экзистенциалистами.

Но этого, к счастью, не произошло. Общество не может состоять из одних только экзистенциалистов. Оно не выживет.

Даже ближайшая родня Карла Ясперса была от экзистенциализма весьма далека.

Земляки К. Ясперса вовсе не простирали свой взор к самому горизонту, а потом и далее — в бесконечность, за пределы сущего, к Чистому Бытию, и предки самого философа останавливали взгляд на вещах, куда более близких.

Предельно практичным умом отличался прадед Карла Ясперса, носивший фамилию Дрост. Благодаря этому он стал бургомистром города Евер (Jever) и был им в те времена, когда город заняли войска Наполеона Бонапарта. Но практичный сей человек не ограничился муниципальным менеджментом. Он еще и торговал, причем торговал успешно. Прадед Дрост сколотил огромное состояние, выступая совладельцем торгового дома «Делиус и компания» в городе Бремене. Сильно пополнила его богатства континентальная блокада, объявленная Наполеоном: прадед будущего философа успешно занимался контрабандой.