Михаил Кириллов - Учитель и его время

На этом наша более чем тридцатилетняя переписка прекратилась, ему оставалось жить три месяца.

В самом конце марта позвонил Н. П. Потехин из Москвы и сообщил о тяжелом, проявившемся внезапно, заболевании у Е. В. и его госпитализации в ГВКГ им. Мандрыка. Не зная в точности, насколько все плохо, и надеясь на лучшее, я написал письмо им домой, как обычно, на его имя и как бы невзначай пожелал им держаться… Позже, когда наступило облегчение, и он пришел в себя, я поехал в Москву. Было это 15 апреля.

Приехав в Сокольники, нашел госпиталь. Вошел в палату. Поздоровались. Он сел на диван, по обыкновению поджав ногу. Я сидел напротив. Мы оба пытались скрыть неизбежное волнение за обыденностью. Ему нельзя было волноваться. Было заметно, как он сдал, но, несмотря на тяжкий недуг, держался как обычно – сдержанно и собранно. Был очень внимателен и добр. Поскольку я был с поезда, потребовал, чтобы я что-нибудь поел… Он знал, что у него и что он скоро умрет. Чтобы снять ненужные вопросы и эмоции, уже в самом начале разговора внешне спокойно сказал: «Это ждет каждого из нас». И больше мы о его болезни почти не говорили. Но я сказал ему, как бы отвечая на невысказанный главный вопрос, что, сколько бы я ни прожил, все это время буду работать за нас двоих. Больше высоких слов не произносилось, это было бы тяжело. Мы беседовали: о военно-медицинском факультете в Саратове (он трижды возвращался к этому, и я так и не понял почему, возможно, он хотел сказать о предстоящей трансформации его в Институт), о моем Сергее, о Нине Яковлевне. Он подчеркнул, что на все мои письма ответил. С удовольствием, чтобы сделать мне приятное, отведал привезенное мной любимое им вишневое варенье. Он подолгу молчал, по-видимому, напряжение беседы его утомляло. И тогда были лишь тихое последнее дарение доброты и печальная музыка прощания. Мы виделись полтора часа. Он проводил меня до выходной лестницы и долго смотрел вслед. Так мы простились.

На душе было тяжко. А на улице, в парке, стаяло апрельское солнце, толстым покрывалом лежал сверкающе– белый снег, а по трамвайным колеям бежала вешняя вода, как когда-то весной в его родной Астрахани.

Многие говорили: живи – в смысле бери. Немногие говорили: живи так, чтобы успеть отдать. Борьба противоположностей. У Горького я встретил притчу: «Если ты только для себя, то зачем ты? Но если ты для всех, то кто за тебя?» Наверное, нужна какая-то мера: для меня она состоит в том, чтобы брать себе лишь столько, чтобы иметь возможность эффективно отдавать другим. Так же жил и думал мой Учитель.

Так уж получалось, что все мои Учителя, в том числе родители, прощаясь со мной в последний раз, провожали меня и до последнего мгновения смотрели мне вслед, как бы передавая частицу самих себя.

Вечером того дня я позвонил Нине Яковлевне. Они надеялись. Были обе его дочери. И действительно, улучшение продолжалось, и его в последующем даже взяли домой. Но в начале мая вновь стало плохо, и пришлось возвращаться в госпиталь. Он умер 8 мая, накануне Дня Победы…

Торжественное прощание прошло в госпитале им. Н. Н. Бурденко. Присутствовали многие его ученики из разных городов, руководство ГВМУ и центральных госпиталей, сотрудники его кафедры, родные. Были Ф. И. Комаров, А. И. Воробьев, В. Т. Ивашкин, А. Л. Раков и другие. От нас, Кирилловых, был Сергей.

Урна с прахом Е. В. Гембицкого установлена в колумбарии Ваганьковского кладбища.

Учитель умер, но Время, вобрав пользу, принесенную им, и унося его след, движется вперед. Нужно жить, он этого очень хотел.

Перед нами история жизни выдающегося советского терапевта Евгения Владиславовича Гембицкого и история того непростого времени, в котором жил и работал Учитель.

Чем измерить значение жизни Учителя? Полезностью его вклада в копилку человеческого труда? Высотой его личности? Соответствием его своему времени? Энергией деятельности его учеников?

Говоря о Евгении Владиславовиче Гембицком, мы на эти вопросы дали исчерпывающий положительный ответ. Он был ровесником, продуктом и творцом своего времени, обладавшим в силу этого высочайшим коэффициентом полезного действия. Размеры личности человека характеризуются отношением отданного другим ко взятому себе. У Гембицкого это соотношение было четко положительным и росло в течение всей его жизни. Ему было отмерено жить без малого 80 лет, и он успел сделать все, что должен был сделать.

Восходит и заходит солнце, достигает апогея и умирает чей-то разум. Не оставляет мысль о неизбежности и цене утраты.