Валентина Малявина - Услышь меня, чистый сердцем

— Ужас! Не перечесть, — вздыхает Валя и продолжает: — Ты прикинь, сколько тюрем в стране! И все полнехоньки. И все бездельничают. А на полях школьники и солдаты трудятся… студенты еще. Вот бы всех нас вывезти! Под конвоем, хрен с ним… Мы бы в миг бы все убрали. И нам хорошо, и стране..

Валя так взволнованно сказала про страну, раскраснелась даже.

— Я думаю, что кто-то специально разваливает страну, сажая нас… иных ни за что ни про что, — говорит Денёв.

— Нет, — возражает Рая, — это пока мы без дела, а потом, после суда, мы-то и будем выполнять эту клепаную продовольственную программу, будем шить на всех сразу — на армию и на ментов, на врачей и на больных, для детских садов белье и для санаториев, для поездов и для ресторанов.

— Что для ресторанов? — поинтересовалась я.

— Как что? Скатерти. А мужики наши, зеки? И лес валят, и хлеб растят за бездельников… на воле которые… Нет, мы то и есть передовой край, мы-то и есть самые главные, — закончила свой монолог Рая.

Денёв обратилась ко мне:

— Почему все любят фильмы про нас, про преступников? И чем страшнее преступление, тем больше зрителей? У тебя на суде напихалось народу… Почему, а, Валюшка?

— Подумать как следует надо, — мне не хотелось философствовать, мне хотелось послушать моих соседей.

— А потому, что у них у всех жизнь скучная, вот они и живут вашей, — припечатала Валя.

По какой-то странной ассоциации мои мысли вновь возвращаются к судебному заседанию. Второму по счету и последнему, перед которым я еще надеялась уйти из зала суда домой.

Судья вызвала свидетеля Марьина Станислава Германовича, который теперь живет в Кемерове. Он артист эстрады и работает в Кемеровской филармонии.

Марьин считает себя самым близким другом Стаса Жданько.

Всматриваюсь в него.

Следователь Мишин спросил когда-то, на первом следствии Александру Александровну, мать Стаса: «А что это за странный человек?»

Да. Более чем странный. Глаза не смотрят открыто на собеседника, а быстро перескакивают с предмета на предмет. Или вовсе вращаются от потолка через пол в сторону, и так по кругу…

При Стасе я привыкла к Марьину, он довольно часто приходил к нам в гости.

Теперь, по прошествии пяти лет после трагедии, я вижу человека с явными отклонениями. Это не странность, а скорее болезненность.

По крайней мере, на судебном заседании он выглядит так. Впрочем, и в 76-м году, когда я впервые увидела Марьина, он показался мне более чем странным.

В том далеком году, когда выпал первый снег, Стас позвонил мне:

— Валена! Снег выпал! Посмотри в окно — красота! Пойдем в Кремль!

— Ты из театра звонишь?

— Угу.

— Подожди, — я взглянула в окно.

Окна нашей большущей комнаты на Арбате выходили в очень красивый парк.

И правда — его много, снега! Чисто как!

— Стас, очень красиво за окном! Твое предложение пойти в Кремль принимаю с удовольствием! Но я еще не завтракала. Позавтракаем в «Праге».

Я выпила чашку кофе и помчалась к Стасу.

Он ждал меня на высоком крыльце небольшого особняка, где жил вместе с коллегами из нашего театра.

Красивый Стас — до невозможности!

— Валена, как ты отнесешься к тому, что с нами пойдет Марьин, его тоже зовут Стасом?

— Ну, что же, — вздохнула я.

Мне, конечно, хотелось в это прекрасное утро быть вдвоем, но я улыбнулась и весело сказала:

— Хорошо. Тогда я желание загадаю, коль его тоже Станиславом зовут.

Мы вошли в комнату, и я увидела Марьина. Сразу же подумалось: при определенном гриме он мог бы быть персонажем Иеронима Босха.

Стас успел мне сказать, что Марьин учится в цирковом училище. Интересно, на кого? Клоуном этот человек быть не может. Мне показалось, что у него нет взгляда на себя со стороны.

Ну, что же…

Пошли к ресторану «Прага», зашли в кафе, заказали завтрак. Я поняла, что Стас и Марьин неловко себя чувствуют — редко посещают рестораны. Старалась их отвлечь, не переставая болтать о смешном, рассказывая об оговорках на спектаклях. Василий Семенович Лановой на премьерном спектакле «Антоний и Клеопатра» красиво выбегает на авансцену. В правительственной ложе смотрит спектакль Косыгин вместе с многочисленной свитой. Уже финал спектакля, и Лановой — Цезарь, глядя в зрительный зал, должен произнести: «Мы похороним рядом их, ее с Антонием». Вася же торжественно произносит: «Мы похороним их». Сделал малюсенькую паузу и еще более торжественно произнес: «Рядом». Опять небольшая пауза, и он закончил: «ее с Антонием!» Добрался до конца фразы, глаза его округлились от удивления. Нет, Вася не испугался, а очень удивился самому себе. «Мы похороним рядом их, ее с Антонием» — вот, что получилось у Василия Семеновича.