Сергей Снегов - Книга бытия (с иллюстрациями)

В гостинице я не задержался: им обеим было не до меня. И потом — мне хотелось повидать Олю. Она открыла дверь — и бросилась мне на грудь. И я заволновался: ко мне вернулся кусочек старой жизни, который еще не до конца себя исчерпал. В Олиной комнате — крохотной каморке в одно полуслепое окно — не было пианино.

— На чем же ты играешь? — спросил я. — Так хотелось тебя послушать. И твои собственные вещи — тоже: ты ведь теперь композитор ТЮЗа! Я слышал, твою музыку хвалят.

Она засмеялась.

— Хвалят, хвалят! Но Бах, Шопен и Франк, которых я тебе играла, значительно лучше. Можешь мне поверить, я в этом немного разбираюсь. Играю я для себя — в театре, когда нет спектакля. Если хочешь, можешь послушать. Приходи завтра утром.

— А сейчас пойти нельзя?

— Сейчас у меня репетиция с оркестром, — сказала она огорченно. — Она начинается через полчаса. Ты меня не проводишь?

— Провожу, конечно. Так жаль, что днем ты занята. У меня как раз свободное время, а вечером мы с Сашей и Раей идем на Папазяна.

— Зайди к Жене Бугаевскому — я ему говорила, что ты в Москве. Он живет на Садово-Кудринской. У него появилась жена, Мара, студентка музыкального училища. Учится на пианистку.

— Тебе нравится ее игра?

— Не особенно. Технику она освоила — будет совершенствоваться и дальше. Но, мне кажется, она не очень любит музыку.

— А это возможно: быть пианистом — и не любить музыку?

— Я сказала «не любит» — в смысле, не живет ею. Пианино для нее профессия, а не страсть.

Мы с Олей простились у Театра юного зрителя. Я зашагал по бульвару. В то время Садовая (нынче — мощный поток автомобилей по широкой улице без единого деревца) была аллеей могучих деревьев. Транспорту отводились узкие полоски по бокам.

Женя жил в большом доме, в коммунальной квартире на добрый десяток комнат (они выходили в просторный, плохо освещенный коридор). На входной двери висела типичная для тех лет табличка: куда сколько раз звонить, кому — продолжительно, кому — коротко. Я, естественно, перепутал звонки. Мне открыла какая-то женщина и, разозлившись, что я ее напрасно вызвал, сердито буркнула:

— Ваш Бугаевский вон там — стучите покрепче. Они все глухие.

Женя занимал одну комнату. Я, не стуча, дернул незапертую дверь, услышал радостный крик — и сам вскрикнул от неожиданности. В комнате был не только Женя, но и «человек без адреса», как мы его тогда называли, мой старый одесский друг — Петя Кроль.

— Жрать будешь? — почти сразу деловито осведомился Женя.

— Уже перехватил в забегаловке.

— Сколько тебя помню, всегда отказываешься от угощений. В данном случае это хорошо — Мара приготовила еду только для нас с Петей. Теперь давай делиться житейскими фактами: кто и что, о ком и о чем?

Я коротко рассказал о своей новой жизни. Женя сообщил, что он преподает политическую экономию в институте Наркомснаба, готовит статью о некоторых важных экономических проблемах, недавно женился на хорошей девушке Маре, но она сумасшедшая: грозится нарожать ему дюжину детей. Он этого не допустит, он так ей и сказал: ни одного ребенка, пока сами не выйдем из детского возраста, а это будет не раньше, чем лет через тридцать.

Рассказ Пети был гораздо грустней. Он уже давно слоняется по Москве, но жилья так и не приобрел — ночует у друзей, по разным углам. С литературой пока не везет — его стихи все хвалят, но никто не печатает. Правда, появилась хорошая перспектива. Приятели ввели его в военное издательство, и он подписал договор на книгу для детей, называется «Пушки и параграфы». Ты сам, Сережа, когда-то изучал военную литературу и знаешь, какое это трудное занятие — убивать таких же людей, как ты, только в других мундирах. А нужно, чтобы это было увлекательно — дети же! Вот и хожу по библиотекам, выписываю, что поинтереснее. Вся надежда на эту книгу.

Разговор о книге напомнил Жене, что я оторвал их от срочной работы.

— Садись и записывай! — приказал он Пете. — А ты, Сергей, приткнись на диване, забейся в уголок и не мешай.

Женя расхаживал по комнате и громко, с выкриками в нужных местах, диктовал что-то вроде повести. Петя, притулившись у стола, старательно записывал. Иногда Женя украдкой поглядывал на меня: как мне нравится его творение? То, что он декламировал, звучало примерно так: «Я для нее надену новую рубашку. Черт ее знает, может, она обожает новую одежду на мужчинах. Я скажу ей, что потратился из-за нее, пусть она это ценит. Вообще я не терплю новых вещей, скажу я, но для вас, черт меня побери, готов на все. Когда пойдем в кино, почаще смотрите на меня, а я выпячу грудь — пусть все видят, что я в новой рубашке».