В очередной раз Оноре Габриэль подумал, что его возвышению мешают жалкие обстоятельства. По меньшей мере, так он дал понять своим новым друзьям, простившись с ними и уехав из Невшателя.
С горечью вспоминая о ненавистном прошлом, Мирабо поехал в Экс-ан-Прованс. Он даже не подозревал, что не уклоняется от прямого пути, а большими шагами идет к обретению славы.
Глава вторая
ПРОЦЕСС НАД МУЖЕМ (1783)
Человек, который злоупотребляет безнаказанностью, предоставленной ему как представителю независимой по существу своему профессии, который выдумывает и искажает факты, усекает или фальсифицирует все приводимые им улики, — это, по выражению Марциала, торговец словами, ложью и оскорблениями.
Обращение Мирабо к Порталису 23 мая 1783 года
I
По приказу Друга людей и в силу тайного указа, которым тот располагал с момента выхода Мирабо из Венсенского замка, Оноре Габриэль отправился в Прованс.
Госпожа де Пайи тем временем вернулась к маркизу де Мирабо в Биньон; два престарелых голубка долго обсуждали планы в отношении Габриэля. Отец, по обыкновению, принял необратимое решение: только один Бальи в принципе сумеет подчинить себе непокорного племянника, которого ему пришлют из Швейцарии. К этому постулату он присовокупил другой: примирение Габриэля и Эмили неизбежно. На этих недоказуемых возможностях он основывал карьеру своего сына, продолжение своего рода, не говоря уже о решении неотложных материальных проблем.
Получив приказание принять «месье Оноре», Бальи сначала заартачился. «Поразительно, но я проникся к этому человеку отвращением, — написал он брату 5 октября 1782 года. — Я вижу во всех его письмах несносную гордыню, уверенность в том, что только он один умеет мыслить, и такое ярое расхождение с моими взглядами, что я считаю совершенно невозможным с ним поладить». Он развил ту же тему в многочисленных письмах, так и не сломив упрямства своего брата. Чтобы внести ясность. Бальи открыто написал племяннику, что «считает его постоянной неурядицей, примет его холодно и бросит, если тот вдруг проникнется химерическими идеями», добавив под конец, чтобы тот «не слишком разевал клюв».
Все Мирабо расточали свое красноречие в обещаниях, которые не могли сдержать. Несмотря на суровое предупреждение, Бальи устроил торжественный прием, чтобы будущий маркиз де Мирабо не ударил в грязь лицом перед своими вассалами. «Он расставил вдоль дороги солдат и глашатаев и велел зажечь праздничные костры», — с удивлением писал в Биньон вновь прибывший.
Используя свой дар обольщения, Мирабо за несколько дней вновь покорил старого дядюшку. Вскоре Бальи сообщил Другу людей, что «месье Оноре кажется образумившимся в плане идей, и по большому счету он очень приятен и кроток; конечно, он совершил много проступков, но зачастую был скорее несчастлив, нежели виновен».
Через несколько дней согласие было уже полным, и дядя с племянником вместе размышляли над решением материальных и моральных проблем. Бальи согласился одолжить 5 тысяч ливров; племянник этим воспользовался, чтобы погасить несколько неотложных долгов и обеспечить себе карманные деньги. Они тем более необходимы, что он пытается восстановить семью.
Эта цель оказалась труднодостижимой. Друг людей все же хотел, чтобы его сын «получил жену обратно не через судебного пристава»; он советовал действовать мягкостью и смирением, не забывая о хитрости: почему бы не подкупить кое-кого из слуг Мариньянов и не получить таким образом доступ в супружескую спальню? Мирабо отмел в сторону выдумки отца; он тщательно все взвесил и, как настоящий государственный деятель, решил действовать наверняка.
Он больше не любил Эмили; он просто хотел вернуть себе выгоды, которые надеялся получить по брачному договору: покрытие долгов и рождение наследника. Этим объясняется корректный и холодный тон первого письма, написанного им к жене через несколько дней после приезда в Мирабо. Графиня де Мирабо уже знала о появлении супруга и перешла в оборону; возобновление совместной жизни ее не прельщало; она все еще была любовницей Галифе и королевой театра Толоне; чтобы сохранить это положение — а оно ей нравилось, — она была готова на сделку, ибо маловероятно, чтобы женщина, открыто живущая с любовником, смогла доказать свою правоту в суде.
По логике вещей, Мариньянам следовало откупиться от зятя. Это было бы слишком просто. Мариньяны были скупы, сильны, горды своей безнравственностью; в своей провинции они считали себя стоящими над законом. Их противник был изгоем, пораженным в правах, который провел долгие годы в тюрьме; они не уважали его и думали, что победят, притворившись, будто его не знают.
Читать дальше