Андре Агасси - Откровенно. Автобиография

Беккер обыгрывает меня в четырех сетах. Чувствую, как лопается на моей груди финишная ленточка.

Организаторы Открытого чемпионата США просят, прежде чем я уйду в раздевалку, сказать несколько слов болельщикам на трибунах и телезрителям. Я точно знаю, о чем хочу говорить.

Я знал это много лет. Но мне все равно требуется несколько секунд, чтобы обрести голос:

— ЕСЛИ ВЕРИТЬ ТАБЛО, сегодня я проиграл. Но табло не сообщает, что я выиграл при этом. За прошедший двадцать один год я обрел преданность многих людей: ведь вы болели за меня на корте и в жизни.

Я нашел вдохновение: ведь вы желали мне успеха даже в худшие моменты моей жизни. Я получал великодушную поддержку: вы подставляли мне плечо, помогая держаться на ногах, двигаться к мечте — мечте, которую я никогда не обрел бы без вас. Теперь у меня есть все вы, и я сохраню память о каждом в сердце до конца жизни.

ЭТО — ВЕЛИЧАЙШИЙ КОМПЛИМЕНТ, которым я мог наградить своих болельщиков. Я сравнил их с Джилом.

В раздевалке стоит мертвая тишина. За годы в теннисе я заметил: если ты проигрываешь, в раздевалке все бесстрастны. Дверь распахивается от твоего пинка, потому что ты толкнул ее сильнее, чем следовало, — входишь, и все тут же бросаются врассыпную от телевизора, по которому только что наблюдали, как тебе надрали задницу. Все вечно делают вид, что ничего не видели и вообще о тебе ни слова не говорили. Однако в этот раз все, кто есть в раздевалке, по-прежнему сидят вокруг телевизора. Никто не встает. Никто не притворяется. Отойдя от экрана, все медленно идут ко мне. Мне аплодируют и свистят — и тренеры, и теннисисты, и охранник Джеймс.

Лишь один человек стоит в стороне, не аплодируя. Я вижу его боковым зрением. Он облокотился на дальнюю стену, бездумно глядя в пространство, скрестив руки на груди.

Коннорс.

Теперь он тренирует Роддика. Бедный Энди.

Я улыбаюсь. Могу лишь восхищаться тем, что Коннорс верен себе, он не меняется. Всем следует хранить такое же постоянство.

— В вашей жизни еще будут аплодисменты, — обращаюсь я ко всем игрокам. — Но аплодисменты от вас — самые важные. Желаю каждому услышать их в конце пути.

Спасибо. Прощайте! И берегите себя.

ВЕСЬ ДЕНЬ ДОЖДЬ то прекращался, то возобновлялся с новой силой.

— Ну, что? — спрашивает Штефани, всматриваясь в небо.

— Пошли, — говорю я. — Давай, попробуем. Я хотел бы, чтобы ты сделала это.

Хотел бы! Штефани хмурится. Она-то всегда готова, но готова ли ее икроножная мышца? Проблемы с ногой не отпускают Штефани с того самого момента, как она ушла из тенниса. Она бросает взгляд вниз: дурацкая голень! На следующей неделе у нее благотворительный матч в Токио: она собирает деньги для детского сада, который ее стараниями открылся в Эритрее. И хотя такой матч — всего лишь спектакль, она хочет отыграть его «на отлично». Штефани по-прежнему стремится все делать «на отлично».

Прошел уже год с тех пор, как я в последний раз покинул корт. На дворе осень 2007-го. Мы всю неделю собирались съездить сыграть друг против друга. Но наступил назначенный день — и надо же, чтобы именно сейчас впервые за год в Вегасе пошел дождь.

Нельзя разжечь огонь под дождем.

Штефани вновь смотрит на небо. Затем — на часы:

— Сегодня будет насыщенный день.

Ей еще предстоит забрать Джадена из школы. В нашем распоряжении совсем немного времени.

ЕСЛИ ДОЖДЬ не позволит нам сыграть, я мог бы навестить свою школу. Посещаю ее при любой возможности: я изумляюсь тому, как она выросла! Теперь это огромный учебный комплекс площадью почти две с половиной тысячи квадратных метров, Здесь учатся пятьсот ребят, и еще восемьсот записаны в лист ожидания.

В помещениях школы, на оснащение которых ушло сорок миллионов долларов, есть все, что угодно детской душе. Телестудия, оборудованная по последнему слову техники. Компьютерный класс с несколькими дюжинами машин вдоль стен и огромным белым мягким диваном. Первоклассный тренажерный зал, оборудованный не хуже, чем в самых пафосных спортивных клубах Вегаса. Помимо тренажеров, здесь есть гимнастический зал и душевые, такие же современные и блестящие чистотой, как в лучших отелях нашего города. Мне особенно приятно, что зал выглядит столь же сверкающим, а краска — столь же свежей, как в день его открытия. Ученики, родители, жители соседних кварталов — все относятся к школе с большим пиететом. За то время, что здесь существует школа, район ничуть не изменился к лучшему: недавно, когда я проводил здесь экскурсию, на другой стороне улицы кого-то застрелили. При этом за восемь лет ни одно школьное окно не было разбито, ни одну стену не испачкали граффити.