Александр Шатравка - Побег из Рая

— Ты как? Где ты был?

Пока я рассказывал о своей поездке, ребята перестучались через стенку с соседями и весть о нашем с братом возвращении дошла до Бориса.

После того случая, когда у меня перехватили записку и вручили её следователю, я придумал как шифровать текст. Это был стишок из ста букв, с помеченными над буквами цифрами. Теперь мы писали в своих записках столбики цифр и, идя на прогулку, быстро прятали записки под лестницу. Одна записка была от Бориса. Он просил в ней, чтобы мы, если через полгода будем уже на свободе, ждали его и без него за границу не уходили.

Заканчивался 1974 год. Следователь Ефимов больше нас с братом не вызывал на допросы. Анатолий не переписывался с нами. Я знал, что его и Бориса познакомили с судебными документами и впереди у них был суд. В январе 1975 Верховный суд Карельской АССР приговорил Бориса к двум с половиной годам лишения свободы с пребыванием в колонии общего типа, а Анатолия — к трём.

Мне и брату тоже принесли постановление суда. Нас направляли на принудительное лечение в Днепропетровскую больницу специального типа. Я таил в глубине души маленькую надежду, что этого не произойдет, однако слова брата сбылись.

Была весна. Таял снег. Менялись времена года, менялись люди в камерах. Давно уехали на зону Борис и Анатолий. У седоволосого Мишки Брыкова все было по-прежнему, гноился на животе свищ и во Всесоюзном розыске была обвиняемая в тяжких телесных повреждениях девица, которую никак не могли поймать. Мы с братом сидели забытые всеми в своих камерах и не знали, что мы ждем. Администрация тюрьмы лишь отвечала:

— Ждем разнорядку.

Целые дни я читал книги из тюремной библиотеки или слушал истории своих сокамерников. Однажды вернулся в камеру после допроса худой паренёк, воришка велосипедов. В камере его спрашивают:

— Где был?

— В профилактической комнате.

-Это что-то новенькое! Что ты там делал?

— Как что? Следователь сказал, что мне нужно посетить комнату для профилактики чтобы я лучше себя на допросах вел.

— Ну и как, посетил? — допытывались в камере.

— Да… Там следователь мне по бокам надавал и сказал, что так надо, а потом допрос начал, — совершенно серьёзно ответил воришка, не понимая почему все в камере смеются над ним.

Другой воришка со своими приятелями выломал сейф в какой-то конторе. Они не были медвежатниками, поэтому не смогли вскрыть очень тяжёлый сейф сразу и решили тащить его в лес. Там всю ночь вскрывали его камнями, монтировкой. Наконец, сейф сдался. Дверка распахнулась и легкий ветерок начал разносить по лесу никому не нужные конторские бланки, правда, грабители в насмешку за труды нашли там одну пятирублёвую купюру.

У других были не столь смешные истории. В хозобслуге работала молодая женщина-заключенная. Ей дали четыре года за халатное отношение, допущенное на рабочем месте. Она была воспитателем в детском саду. Маленькие дети во дворе играли в войну: «русские» взяли в плен «немца» и решили казнить его через повешенье. Как дети задушили ребенка воспитательница не видела. Когда приехала «Скорая помощь» она сказала медперсоналу, что у ребенка был припадок эпилепсии и из-за этого он умер.

В соседней камере сидели более серьёзные заключенные, у которых за спиной была богатая криминальная жизнь и много лет лагерей особого режима.

— Французов… Покажи!!! Курить дадим.

Надзиратели любили доставать зека в этой камере.

— Идите к черту! — кричал на них Французов, он шел через Петрозаводскую тюрьму транзитом на особый режим, добивать оставшиеся восемь лет.

— Французов, да не ломайся, покажи!

И чем сильнее злился и орал на них зек, тем сильнее они покатывались со смеху, история его была не очень смешной. Французов в своей камере отломал кусок стекла от окна и под самый корешок, без всякого наркоза совершенно спокойно отрезал свой член, на забаву всем.

Седьмого мая 1975, наконец, тронулся и наш лёд. В кормушку выкрикнули нашу с братом фамилию:

— На этап! С вещами!

— Удачи тебе, — прощался со мной седой Мишка Брыков.

«Столыпин» шел на Ленинград. Впервые за всё это время мы были с братом в одном отсеке. С нами ехало ещё три заключенных больных туберкулёзом, их везли в лагерную больницу.

— Парни, просите конвой перевести вас в другую камеру, а то заразитесь, у нас открытая форма туберкулёза, — советовали они. Зовем конвой, просим перевести, но всё напрасно, конвою наплевать.