Арман де Лозен - Записки герцога Лозена

Принц Тингри-Монморанси женился в 1765 году на м-ль де Лоранс, высокой, сильной и здоровой девушке, лет двадцати, хотя на вид ей можно было дать целых тридцать. Это была добрая, веселая женщина, любившая повеселиться и неравнодушная к племяннику своего мужа, мсье Люксембургу.

Я очень часто посещал ее родителей и там постоянно встречался с мадам де Тингри. Я ей, видимо, нравился, — это я сразу заметил, — она тоже подходила мне и я не имел ничего против того, чтобы водвориться в качестве близкого друга в этом доме. Мадам Тингри не отличалась особенным умом или знанием света, понять ее было иногда довольно нетрудно, и ее увлечение мной было вскоре всеми замечено. Я последовал за ней в ее имение, где мы должны были играть комедию, в которой я старался выставить на вид ее таланты, и, благодаря этому, заслужил глубокую благодарность; она в это время явилась инициаторшей шутки, которая наделала столько шуму, что о ней стоит упомянуть здесь.

Маркиз де Жезвр обладал прелестным летним помещением близ Фонтенебло, и он отвел в нем самую плохую комнату герцогине д'Аврэ. Мадам Тингри напрасно уговаривала его уступить гостье свою комнату, он ни за что не соглашался на это. Тогда она решила, что его вовсе не следует пускать в его комнату; вечером мы все устроили засаду около дома, где он как раз ужинал, и когда он вышел из него и сел в свой экипаж, мы остановили его и заставили пересесть в наш кабриолет, а затем повезли его в лес в Фонтенебло и все время уговаривали подчиниться обстоятельствам и добровольно уступить свою комнату. Он не хотел исполнить нашей просьбы и мы поехали дальше с угрозой, что будем ездить до тех пор, пока он не сделает так, как мы хотим; мы переменили лошадей на постоялом дворе за две мили от Фонтенебло, он хотел было начать сопротивляться, но мы уверили всех, что это наш родственник душевнобольной, которого мы везем в его замок, где он и будет подвергнут одиночному заключению. Наш рассказ произвел такое впечатление, что, полчаса спустя, ямщики уже уверяли, что видели его бегающим без толку по конюшне. Не успели мы проехать и четверти мили от постоялого двора, как он уже обещал нам исполнить все, что мы хотим, и мы повезли его обратно. В шутке этой принимали участие герцог д'Аврэ, маркиз Руаян, отец молодого Люксембурга, принц де Гамене и я; двое ехали в кабриолете с вашим пленником, остальные следовали за ними верхом. Мы хохотали страшно, когда расстались, наконец, с ним, и он даже не особенно сердился, но потом его камердинер уверил его, что он должен чувствовать себя, глубоко оскорбленным, и он просил своего отца, герцога де Трэма, донести обо всем королю.

В продолжение целых двух часов меня бранил за эту выходку каждый, кто имел на это право, так что я, наконец, решил ехать в Париж и там выжидать последствий нашей шутки. Несколько часов спустя после моего прибытия в Париж, я получил записку от отца, который писал мне, что решено всех нас посадить в Бастилию и что, вероятно, это произойдет еще в продолжение этой же ночи. Я решил закончить это происшествие как можно эффектнее и пригласил к себе несколько хорошеньких хористок из оперы, чтобы в их обществе ждать рокового часа. Видя, однако, что ареста не последовало, я набрался храбрости и отправился во Фонтенебло, чтобы охотиться с королем, но, в продолжение всей охоты, он не сказал с нами ни слова, так что, при виде такой немилости, с нами даже перестали кланяться. Но я нисколько не смущался этим. Вечером мне пришлось стоять на карауле. Король подошел ко мне и сказал: «Все вы довольно пустые головы, но все же вы меня насмешили; приходите ужинать и приведите с собой де Гемене и Люксембурга». С этой минуты, все как бы преобразились и нам стали оказывать опять то же уважение, которым мы пользовались за три дня до этого.

Мадам де Граммон в это время решила опять заняться мною и не выпускала меня из виду. Мадам де Стэнвиль становилась красивее решительно с каждым днем. Герцог Шоазель, конечно это заметил. Мои отношения с нею были довольно натянуты, я не мог забыть презрения, с которым она когда-то третировала меня, она не могла не заметить, что я вовсе не заслужил его, и что я сам по себе очень недурен. В то время как раз ее муж нанял дом в Сен-Жерменском предместье и отправил ее туда совершенно одну.

Интерес, который выказывала ко мне герцогиня Граммон, конечно, не мог ускользнуть от мадам де Стэнвиль и она стала выказывать мне больше внимания. Однажды она прислала мне сказать, что у нее болит голова и она не может ехать обедать к герцогу Шоазелю, а просит меня придти посидеть с нею. Я зашел к ней из вежливости, думая, что визит мой ограничится несколькими минутами, но она встретила меня очень радостно и мы некоторое время говорили о посторонних предметах.