Эдит Саундерс - Сто дней Наполеона

В марте 1815 года открылись перспективы продолжительного мира в Европе. Длительная война с Францией, в которую Англия оказалась втянутой более чем на двадцать лет{1}, закончилась весной прошлого года, а император Наполеон, кругом побежденный, был вынужден отречься и обменять завоеванную им великую империю на управление маленьким островом Эльба у побережья Италии{2}. Вместо него теперь правил престарелый, нечестолюбивый Его совершенно Христианское Величество Людовик XVIII{3}, чьим главным стремлением было сохранить хорошие отношения с могущественными державами, коим он был обязан своим возвращением на трон Франции. За несколько недель до этого был подписан договор о мире и дружбе между Великобританией и Соединенными Штатами Америки, состояние войны между которыми длилось с 1812 года{4}. Самый благостный покой сменил широко развернувшуюся бурю, которая так яростно бушевала со времен вспышки французской революции, и казалось, что государствам для восстановления необходимы были лишь терпение и развитие промышленности.

Монархи и дипломаты собирались в Вене с сентября, чтобы уладить запутанные европейские дела{5}. Это было совещание представителей династий в поисках компромисса, на основе которого будущая дипломатия могла бы защищать их правящие дома от опасностей войны и революции. Едва ли они задумывались о судьбах маленьких людей, за исключением вопроса о рабстве, который весьма интересовал Англию. Однако, определенно, мир был предметом первой необходимости в те времена, и можно было, по крайней мере, надеяться, что за его прочным установлением вскоре последует улучшение условий жизни для человечества в целом.

Хоть мир и был столь желанен, основу для него было трудно найти, и на Венском конгрессе имели место несколько критических моментов, когда казалось, что война готова вновь разразиться между потерявшими терпение и обнищавшими странами. Союзники легко находили общий язык, пока были связаны друг с другом целью победить Наполеона, но теперь, когда опасность миновала, их интересы разделились, каждый из них чувствовал потребность преследовать свои, и совещания проходили бурно. Проблема, разобщавшая их более всего, состояла в судьбе Польши. Царь Александр I, поддерживаемый Фридрихом Вильгельмом III, королем Пруссии{6}, желал сделать Польшу единой под своим покровительством. Ему резко противостояли австрийский император Франц I и уполномоченный Великобритании Каслри{7}. Масло в огонь энергично подливал Талейран, представитель Людовика XVIII, который надеялся улучшить положение Франции, выступая на стороне Великобритании и Австрии. В конце концов Александр и Фридрих Вильгельм начали угрожать другим столь воинственно, что Талейрану удалось убедить Каслри и Меттерниха, министра австрийского императора, подписать секретный договор о сотрудничестве между Великобританией, Австрией и Францией против России и Пруссии{8}.

Этот секретный договор был подписан 3 января 1815 года. Он определенно служил восстановлению интересов Франции. Талейран, должно быть, с большим удовлетворением писал Людовику XVIII, что "...коалиция разобщена. Франция более не изолирована в Европе".

Хотя договор и был секретным, Александр почти сразу узнал о нем, и, поскольку ни он, ни король Пруссии больше не хотели начала еще одной большой европейской войны, кризис разрешился примерно за одну ночь. Каслри написал английскому премьер-министру лорду Ливерпулю: "Угроза войны устранена". Споры продолжались в более рассудительной манере, и в начале февраля компромисс между державами был достигнут и оформлен договором.

3 февраля, в день, когда компромисс был принят, герцог Веллингтон прибыл в Вену, чтобы занять место лорда Каслри, который, будучи главой палаты общин, должен был вернуться домой и ответить на критику, выдвинутую против него в парламенте. После представления Веллингтона членам Конгресса и Венскому обществу Каслри покинул город 14 февраля, чтобы встретить лицом к лицу осуждение оппозиции, которая обвиняла его в реакционности.

Спор продолжился, но пушки благоразумно молчали. В Вене герцог сильно простудился, и гостиные показались ему душными и чересчур жарко натопленными. Однако в его положении он не мог избегать общественных мероприятий и вынужден был примириться с жаркими комнатами и лестью, которую он как герой Пиренейской войны{9} принимал с достоинством и хладнокровием. Он был сдержанным человеком, и его, по-видимому, не очень волновала внешняя сторона вещей.