Лев Кокин - Зову живых - Повесть о Михаиле Петрашевском

Одного купца минусинского убили в то время. Не такая уж невидаль в енисейских краях. Полиция обвинила двух шушенских ссыльных, а судейский следователь, прибыв из губернии, притянул к делу больше пятидесяти крестьян. Они-то и пришли к Бороде искать справедливости и защиты. Успели прослышать о новом ссыльном, что брался составлять любые бумаги и большой законник вообще. Петрашевский явился к следователю. Основываясь на правилах судопроизводства, потребовал освободить крестьян от массовых присяг и допросов и более не отрывать их от неотложных работ, а следствие вести по российским законам.

Господин следователь от подобных нравоучений оторопел и взбесился: погоди, я законы российские тебе пропишу! За то, что способствовал запирательству подозреваемых в убийстве и за тайные сношения с арестованными — взять его!

Это господин следователь распорядился собственной властью, а от волостного начальства потребовал удалить настройщика из Шушенского в какую-либо из деревень, да еще и окружным начальникам доложил, что поскольку в Шушенском и соседних с ним деревнях много людей «предосудительной жизни», а Петрашевский «вкореняет в них наклонность к ябедничеству и кляузам», то спокойней бы его вовсе спровадить из округа, например, куда-нибудь в Туруханск.

Но пока господин следователь таким образом свои действия развивал, Петрашевский, едва выбравшись из-под замка, сам отослал протест в Красноярск — а по поводу собственного незаконного ареста и, главное, против злоупотреблений чиновников, ведущих в Шушенском следствие. К тому же, из разговоров с притянутыми к делу крестьянами выяснялось, что за решеткою преступники мнимые, тогда как действительные разгуливают на свободе. Петрашевский, понятно, потребовал выдвинутую крестьянами версию проверить.

— Эх, сюда бы генерала Долгова! — мечтал между тем Василий Непомнящий, поселенец, заподозренный в убийстве. — Генерал бы Долгов разобрался, кто виноват, а кто прав!

Был Василий терт-перетерт и скор на язык, и даже грамоте малость знал. И хотя фамилию такую себе взял, чтобы легче с ней затеряться — в ссылке, в каторге Непомнящих что Ивановых, кто крещеное имя скрыл, а ничего веселее не выдумал, тот и Непомнящий, — зато уж личность свою Василий не в силах был за спинами спрятать. Этот чернявый разбитной малый с усами и серьгой в ухе выделялся не одной только хваткою трактирного плута-полового, но, главное, великим уменьем плести разные байки да сказки, как из ведра ими сыпал и имел ко всякому случаю про запас. Михаил Васильевич был, однако, не особый любитель сказок, Василий его не сказками заговорил. А нашелся у них общий знакомый, петербургский писатель Михайлов.

С Михаил Ларионычем повстречался Василий в Тобольске.

— Я его от кандалов расковал, — хвастал Василий. — Михаил Ларионыча-то в кандалах привезли. А полицмейстер в Тобольске приказали снять. Гирю принесли, молоток, нож, били, били. Ну, я и вызовись, дело знамое, сам ковал, бывалоча, лошадей. И то скажу, разов по двадцать над кажной заклепкой махал, пока поддались, в Петербурге вязьба на совесть. Зато уж Михаил Ларионыч благодарили. Стосковались, видать, ножки в железах.

От губернского следователя Василий добра не предвидел:

— У энтих, из писарей, стыда нет-с!

И опять мечтательно поминал какого-то генерала Долгова, ни Петрашевскому не известного, ни тем более другому кому в Шуше.

— Да скажи на милость, кто такой этот твой генерал?

Василий словно ждал просьбы:

— Что ж, послушайте, коли охота… Это истинное происшествие будет…

И пошел расписывать небывальщину про расчудесное возвышение одного солдата гвардейского — из простых солдат аж в царские генералы, в адъютанты самого императорского величества.

…А возвысился гвардеец Иван Долгов оттого, что был собою красавец, и влюбилась в Ивана по уши молодая Нарышкина, княгиня и фрейлина. Мол, она за Иваном и гонцов присылала, и амбрами его душила, до того, мол, у них докатилося, в ножки бухнулась матушке инператрице: нету жизни без Ванечки, пущай повенчают! Ну а та, конечное дело, к самому инператору… Ой как лихо все это расписывал поселенец Василий — с прибаутками, с присказками, с коленцами да с сольцою, только вдруг, горемыка, на верхней ноте сорвался:

— Эх, сюда бы к нам енерала Долгова!

— Да на что он тебе, Василий?

— Свой мужик, из простых, он бы пособил…

Оговоренному в убийстве поселенцу сказочный солдат-генерал представлялся единственным, быть может, от кривосуда заступником, но, однако, надеяться на чудо не приходилось… И Василий Непомнящий сокрушался от несбыточности своего желания.