Но главным тут были вовсе не знакомства, главным было это ощущение безопасности, когда рядом друзья. Взять хотя бы доктора Голиборскую: она имела все возможности перебраться на арийскую сторону, но считала, что, поскольку до войны заведовала лабораторией в больнице Берсонов и Бауманов, то и во время войны обязана продолжать там работать. И хотя могла не идти в гетто, пошла туда и руководила этой лабораторией. Потом вышла на арийскую сторону, жила у своих друзей на Жолибоже. Но когда во время Варшавского восстания мы прорвались на Жолибож, она не ночевала в своем надежном убежище, а приходила к нам и спала на кровати без матраса, на голых пружинах. Потому что у нас была атмосфера безопасности. Хотя ее друзья, муж и жена Глинские, замечательные люди, прятали ее в своей квартире и она чувствовала себя в безопасности, но душой была с нами — с теми, вместе с кем пережила три или четыре года войны.
Здесь была ее жизнь — и дело было не в любви к мужчине, а в любви к людям, с которыми Тося чувствовала себя связанной. В гетто она была опорой для своих лаборанток. Потом все эти девушки погибли, Тося осталась одна, и ее опорой стали мы.
Она выжила, но из Польши уехала. В 1945 году жила в Лодзи, работала в лаборатории. Но к ней стали приходить какие-то люди, запугивали ее, она сломалась психологически и уехала в Австралию. Там сделала большую научную карьеру. И усыновила троих еврейских детей с парохода, который Австралия не захотела впустить в свои порты. Люди садились в лодки, проплывали в территориальных водах 12 миль и забирали с этого парохода детей. Тося взяла девочку и двух мальчиков. Вырастила их, все трое получили высшее образование, прекрасно. Девочка стала лаборанткой, один мальчик — специалистом по кораблестроению, профессором в Норвегии, второй — архитектором, строил Шанхай. А Тося разработала метод исследования крови, с помощью которого можно было быстро определить группу крови у любого жителя Австралии. Но потом ей сказали «до свидания», и она осталась на бобах. И вот у нее уже заканчиваются последние деньги, она думает, что теперь будет, а тут приходит чек на 40 тысяч долларов в благодарность за ее работу. Она купила себе домик и жила с того, что сдавала комнаты. Но опять осталась одна.
— Вы виделись с ней после войны?
— Да, она приезжала в Польшу. Тося дружила с Генриком Волинским [74] Генрик Волинский (1902–1996) — юрист, полковник Армии Крайовой, работал в Бюро информации и пропаганды главного штаба АК, собирал для польского эмигрантского правительства информацию о положении евреев в оккупированной Польше.
. Это благодаря ей мы установили первый контакт с Армией Крайовой, благодаря ей я познакомился с Волинским.
— А может быть, люди, чувствуя, что жить им осталось несколько недель или месяцев, хотели, по крайней мере, нагуляться вволю? хотя бы выпить водки?
— Вы оперируете какими-то абстрактными понятиями. Думаете, когда жизнь в опасности, хочется удариться в разгул? Понятное дело, если выдастся свободный вечер, можно поиграть в карты, чтобы убить время, но ведь угроза чувствуется постоянно. Даже ночью в карты играть опасно, потому что в любую минуту может прийти вахман и перестрелять всех, не спрашивая, зачем они собрались. Или вдруг явится какая-нибудь боевая группа и заберет деньги, которые лежат на кону. Так что особо не погуляешь.
Да, водку пили, конечно. Одна женщина варила потрясающий фасолевый суп, ешь его и наслаждаешься. В основном-то ели снетки, хотя бывало и кое-что получше, из контрабандных продуктов. Но никто не ставил перед собой такой цели — нагуляться вволю.
Когда месяцами стоишь на краю могилы, не до разгула. И не до танцев. А даже если танцуешь или надираешься… мир-то вокруг все равно особый. По теперешним понятиям тот мир — абстракция. Сегодня пойти в кабак означает совсем не то, что тогда: в кабаке было так же опасно, как в любом другом месте. Над людьми постоянно висела угроза смерти — даже когда играли в карты или пили водку.
— В гетто была водка?
— Разве в Польше хоть где-нибудь водка недоступна? Вы прямо как дети.
— Снетки — это рыба?
— …длиной в пару сантиметров. Их продавали на вес, и ели эти вонючие снетки с каким-то соленым соусом.
— А тот замечательный фасолевый суп, которым вас иногда кормили в какой-то столовой?
— Одна женщина открыла столовую, потому что у нее были связи с каким-то типом, который промышлял контрабандой, и она варила супы. Тот фасолевый был настоящий, довоенный, густой суп. Не помню, сколько он стоил.
Читать дальше