Марек Эдельман - Бог спит. Последние беседы с Витольдом Бересем и Кшиштофом Бурнетко

И изрек Бог все слова сии, говоря:

Я Господь, Бог твой, который вывел тебя из земли Египетской, из дома рабства.

Когда мы сидим напротив такого человека, как Марек Эдельман, — убежденного атеиста, который, вне всяких сомнений, является образцом поведения для многих людей, в том числе и верующих, — естественно возникает вопрос: могут ли следовать заповедям те, кто отвергают Бога? Управляют ли эти заповеди — и если да, то в каких рамках, — нравственной жизнью приверженцев других религий и, в особенности, атеистов? Нужен ли Бог порядочному неверующему человеку? Впрочем, не следует ограничиваться атеистами — подобные проблемы волнуют всякого, кто сомневается, ищет, бросает вызов установлениям собственной религии, и возникают даже у людей глубоко религиозных, но способных задавать себе трудные вопросы.

И вообще: есть ли место Декалогу в современной западной цивилизации?

Весна 2007 года. К Мареку Эдельману приезжает группа учеников католической школы им. Эдит Штайн [1] Эдит Штайн (1891–1942), в монашестве Тереза Бенедикта Креста — немецкий философ, католическая святая, монахиня-кармелитка, погибшая в Аушвице из-за своего еврейского происхождения. из Гливице. Это идея Яцека Шиндлера, директора школы и учителя, который организует для своих учеников встречи с великими людьми. К Эдельману он привозит школьников уже не первый год. Ребята рассаживаются где попало — на стульях, на кровати Эдельмана, на полу. Один мальчик, заметно волнуясь, спрашивает у Эдельмана:

— Вы верите в Бога?

Восьмидесятидевятилетний Марек Эдельман отвечает:

— Оставьте его в покое. Он спит.

— Важнейший вопрос: что для вас самое важное?

— Когда-то я уже говорил: самое важное — жизнь, а если уж есть жизнь, то самое важное — свобода. Но потом кто-то отдает жизнь за свободу, и тогда неизвестно, что важнее. Точка. Браво. Что-то в этом роде. И так ведется испокон веку.

Это где-то напечатано, хватит повторять одно и то же. Не помню в точности, как я сказал, но сказано красиво.

— Да, это хорошо.

Мы помним и другие очень хорошие слова, которые однажды от вас услышали. Вы рассказывали, что, когда вас выгнали из больницы, к вам пришел старый знакомый и сказал: «Если будет худо, я тебя спрячу». Вы так откомментировали эту историю: «Надо приютить битого. Надо спрятать его в подвале. Не надо бояться. И вообще всегда нужно быть против тех, кто бьет».

— Действительно, когда меня выгнали из больницы, из Радома отозвался мой товарищ, Бляхницкий. Мы вместе работали, когда учились на третьем курсе. Он потом женился на богатой, уехал в Радом и там сразу стал ein grosse [2] Здесь: важная персона (нем.). — заведовал отделением на пятьдесят коек. Хороший мужик. Сам больной — у него был стеноз митрального клапана. Но до того мы сдавали экзамен по специальности — мы уже были врачами, но здравотдел потребовал, чтобы все получили бумажку, иначе зарплата будет ниже и тому подобное. Ну и профессор Якубовский сказал: «Приходите завтра на экзамен».

Стоим мы в коридоре: Рышек Фенигсен, Бляхницкий и я — нашлось только трое таких дураков. И вдруг Бляхницкий теряет сознание. Мы спрашиваем: «Чего ты волнуешься?» Он: «Я не сдам». Я говорю: «Идиот, да он не будет тебя спрашивать. Если б хотел, давно бы просто выгнал». Входим в кабинет, профессор только попросил у нас протоколы, подписал, и до свидания.

Но потом, когда меня уволили, Бляхницкий уже был большая шишка, заведующий отделением в Радоме. У них с этой его богатой женой была квартира — три комнаты с кухней, с альковом и так далее. На дворе 1968 год [3] В Польше после студенческих волнений в марте 1968 г. была развязана направляемая правительством антисемитская кампания, в ходе которой польских евреев объявили «пятой колонной» израильского сионизма. , и он приехал ко мне. У меня как раз была Эльжбета Хентковская, которую Бляхницкий знал, потому что раньше она у нас стажировалась. И он говорит: «Марек, я уже все спланировал. Альков мы отделим перегородкой, получится шкаф, и ты будешь через него входить и выходить. Сможешь у меня прятаться до конца жизни».

Он говорил так, будто снова была оккупация. Эльжбета от волнения расплакалась.

— Всегда, независимо от того, кто этот битый, нужно быть с ним…

— Красиво я сказал, а? Неужели вам не нравится?