Шерил Стрэйд - Дикая

Мы были безумно влюблены и верили, что должны совершить нечто безумное, чтобы продемонстрировать это.

— Что ж, все это выглядит хорошо, — произнесла она наконец, скупо улыбнувшись нам. А потом заново перелистала все страницы, теперь уже намного быстрее, прижимая к некоторым из них свою гигантскую нотариальную печать, а десятки других передавая нам через стол, чтобы мы их подписали.

— Я люблю его! — выпалила я, когда мы почти закончили, и глаза мои налились слезами. Я подумывала о том, чтобы закатать рукав и показать Вэл квадратную кровяную корку, которая покрывала мою новенькую татуированную лошадку в качестве доказательства, но вместо этого, запинаясь, продолжала: — Я имею в виду, мы это делаем не из-за отсутствия любви, просто чтобы вы понимали. Я люблю его, и он любит меня… — Я взглянула на Пола, ожидая, что он перебьет меня, соглашаясь, и тоже заявит о своей любви, но он хранил молчание. — Просто чтобы вы понимали, — повторила я. — Чтобы у вас не сложилось неправильное представление.

— Я знаю, — произнесла Вэл и откинула со лба розовую прядь волос. Я увидела, как ее глаза нервно перебегают с документов на меня, а потом снова возвращаются к документам.

— И все это моя вина, — проговорила я надтреснутым и дрожащим голосом. — Он ничего не делал. Это я виновата. Я сама разбила собственное сердце.

Пол протянул руку и сжал мое колено, утешая меня. Я не могла на него смотреть. Если бы я взглянула на него, я бы разревелась. Мы договорились обо всем вместе. Но я знала: если бы я повернулась к нему и предложила забыть о нашем разводе, а вместо этого сойтись снова, он бы согласился. Но я не повернулась. Что-то внутри меня глухо урчало, как машина, которую я завела и уже не могла остановить. Я опустила руку под стол и положила ее поверх ладони Пола, лежавшей на моем колене.

Иногда мы вместе гадали, не могло ли все повернуться по-другому, если бы какое-нибудь одно из случившихся событий не случилось. Если бы, например, моя мама не умерла, стала бы я ему изменять? Или, если бы я не стала ему изменять, изменял бы он мне? А если бы не случилось вообще ничего из этого — и мама бы не умерла, и никто никому не изменял, — развелись бы мы все равно, просто потому, что поженились слишком молодыми? Нам не дано было этого знать, но мы были открыты для знания. Такие же близкие, как когда были вместе, мы стали еще ближе в нашем взаимном раскрытии, наконец, рассказывая друг другу все. Говоря те слова, которые, нам казалось, никогда не говорили друг другу два человеческих существа — настолько откровенно мы вытаскивали из глубин и прекрасное, и уродливое, и истинное.

— Теперь, когда мы через все это прошли, нам следовало бы остаться вместе, – наполовину пошутила я, охваченная нежностью нашего последнего, рвущего сердце, обнажающего душу разговора. Того, после которого мы должны были наконец решить, разводиться или нет. Мы сидели на диване в темноте моей квартиры, проговорив весь день и бо́льшую часть вечера, оба слишком разбитые к тому времени, как село солнце, чтобы подняться с дивана и включить свет.

— Надеюсь, ты когда-нибудь сможешь остаться вместе с кем-то другим, — добавила я, когда он не ответил, хотя самая мысль об этом «ком-то» пронзила мне сердце.

— Надеюсь, ты тоже сможешь, — ответил он.

Я сидела в темноте рядом с ним, желая верить, что способна когда-нибудь отыскать тот род любви, который испытывала к нему, — и на этот раз не превратить ее в обломки, когда придет время. Мне казалось, это невозможно. Я думала о маме. О том, сколько всего ужасного случилось в последние дни ее жизни. Сколько мелких, ужасных событий. Вспоминала ее бессвязное, горячечное бормотание. Черноту пролежней, которые покрывали тыльную сторону ее прикованных к постели предплечий. Как она умоляла о том, что не было даже милосердием. Ибо, что бы это ни было — это меньше, чем милосердие; для этого у нас нет подходящего слова. В те дни я думала, что хуже ничего быть не может. Однако в тот момент, когда она умерла, чего бы я только не отдала, чтобы вернуть их все! Один короткий, ужасный, замечательный день за другим. Может быть, так будет и с Полом тоже, думала я, сидя рядом с ним в тот вечер, когда мы решили развестись. Может быть, когда эти ужасные дни закончатся, я тоже захочу, чтобы они вернулись.

— О чем ты думаешь? — спросил он, но я не ответила. Я только протянула руку и включила свет.

Иногда мы вместе гадали, не могло ли все повернуться по-другому. Если бы, например, моя мама не умерла, стала бы я ему изменять? Или, если бы я не стала ему изменять, изменял бы он мне?