Петер Вайдхаас - И обратил свой гнев в книжную пыль...

Я уже не верил так непоколебимо в безоблачное будущее и не был таким отчаянным романтиком, как еще несколько лет назад. Меня мучили сомнения, смогу ли я сжечь все мосты и уехать со своей семьей в Латинскую Америку.

Может, во всем виновата та непримиримая позиция конфронтации, которую я занимал по отношению к своей латиноамериканской жене весь франкфуртский период? Однако я опасался и того, что попаду «там», за океаном, с явными чертами немецкого характера и немецким менталитетом, который невозможно скрыть, в изоляцию и окажусь в полном одиночестве.

Но решение все равно надо было принимать, потому что поездка в Азию показала мне, что длительного пребывания в таком зыбком пространстве — между «внутри» и «вне» — я долго не выдержу. Я хотел определенности, четкого решения, но не хотел принимать его с кондачка. Тайком я все время искал аргументы «за» и «против».

И вдруг мне представилась великолепная возможность досконально изучить проблему еще раз на месте — мне предложили разведывательную командировку в Мексику. Кроме того, нужно было отследить все возможности проведения выставок в странах, расположенных в Андах, а также в Центральной Америке. Я с радостью ухватился за этот шанс. Мне хотелось попристальнее изучить этот континент, поближе познакомиться с ним, как со своей потенциальной родиной, и я решил, что буду передвигаться там только по суше.

Опыт поездки в Азию явился для меня своеобразным толчком: чем дольше и интенсивнее раздумывал я по поводу своего вечного неудовольствия, возникавших в связи с этим проблем и тяги ко всему чужому, тем четче осознавал, что в моей жизни грядут перемены. Я не мог и не хотел работать и дальше в этой фирме. Мне опять хотелось отправиться куда-нибудь в дальний путь. Куда, я еще не знал. Но мне становилось все яснее, что работа здесь и то, чем я занимался прошедшие пять лет, не могут составить мое будущее. «Уж так и быть», еще только вот эту последнюю большую поездку в Латинскую Америку я готов «для них» сделать, а потом — прощайте! Надо только постараться не запустить до тех пор свои ежедневные дела. И я с внутренним ожесточением продолжал усердно отдаваться своей работе в отделе зарубежных выставок при Франкфуртской книжной ярмарке.

Так обстояли дела, когда в середине декабря 1972 года меня неожиданно вызвал к себе Зигфред Тауберт. С таинственной серьезностью на лице он закрыл за мной дверь, чтобы сообщить то, что знал на фирме каждый, а именно: в год шестидесятилетия, то есть в 1974 году, он оставит свой пост. И после этого сказал еще таинственнее: он собирается предложить меня в качестве своего преемника!

— Ну, что ты на это скажешь?

На лице у него застыло выражение радостного ожидания, при этом он не спускал с меня глаз. Что я мог сказать на это? Я знал, что он уже давно присмотрел другого кандидата себе на замену — д-ра Мюллера-Рёмхельда, предпредшественника на моем теперешнем посту. Тот уже ездил в духе предвыборной кампании от одного члена Наблюдательного совета к другому.

Д-р Мюллер-Рёмхельд был любезным господином, правда, немного тяжеловатым, он как бы олицетворял собой солидность, кроме того, был лет на десять старше меня — приземистый, ровный, надежный человек. Что побудило Тауберта добавить в предвыборном марафоне к этому ходячему монументу такого беспокойного, все еще не устаканившегося тридцатипятилетнего «левака», каким я повсюду слыл, подталкивая меня вспрыгнуть на ходу на ту же карусель? Может, он хотел подстраховаться? Как-то не верилось в неожиданно проснувшуюся в нем симпатию ко мне. Хотя бы потому, что наши отношения, мягко говоря, постоянно были натянутыми!

Не говоря уже о том, что я не видел своего будущего в этих стенах, о чем пока объявить еще не мог. Я ведь хотел съездить сначала в Латинскую Америку. Только после этого я смог бы, вероятно, подать заявление об уходе!

Со словами: «Я подумаю», — покинул я кабинет разочарованного директора, и в последующие дни усиленно старался забыть о неожиданно свалившейся на меня перспективе. Я стремился прогнать мысли о лестном предложении, поскольку считал, что у меня нет никаких шансов победить на выборах в Наблюдательном совете. То, что предложение исходило от Тауберта, перманентно находившегося в сложных отношениях со всем Наблюдательным советом, было для меня скорее минусом, чем плюсом. И кроме того, я уже встал на путь трудной борьбы с самим собой, чтобы оставить эту деятельность. Я только просто еще не знал, куда пойти!