Борис Фрезинский - Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)

А за стенами этих собраний и склок жил Париж…

Каждодневный круг общения юного Эренбурга составляла тогда молодежь из большевистского подполья, по разным причинам оказавшаяся в Париже. Они не только посещали собрания и «рефераты», но и спорили, смеялись, совершали прогулки, читали и делились прочитанным (современной литературой — и французской, и русской) и даже поставили спектакль по пьесе Леонида Андреева «Дни нашей жизни», представив его всей русской колонии. Стиль общения выработался веселый, иронический, в ходу были словечки из Андреева — «бывшие люди», «тихое семейство» и т. д.; поддевали не только быт, но и старших товарищей — они уже не жили революцией как idee fixe.

Центром молодежного кружка была Лиза Мовшенсон. Она родилась в Варшаве, а детство провела в Лодзи; когда в 1906 году, спасаясь от угрозы погрома, ее семья перекочевала в Берлин, Лиза попала в русский большевистский кружок Землячки и, по приезде в Петербург, уже имела адреса явок. Гимназисткой она переправляла нелегальную большевистскую литературу; познакомилась в Питере с Каменевым, получала задания от старшей сестры Ленина; потом, уже кончив гимназию и опасаясь ареста, уехала в Париж, где поступила на медицинский факультет Сорбонны, не порывая связей с большевистской группой. Она любила стихи, увлекалась Брюсовым, Бальмонтом, Блоком и сама понемногу писала. Лиза Мовшенсон, ставшая поэтессой и серапионовой сестрой Елизаветой Полонской, была на семь месяцев старше Ильи Эренбурга, и первое время он ее слушался, подчиняясь не только авторитету лидера [28] См.: Киреева М. Илья Эренбург в Париже 1909 года // Вопросы литературы. 1982. № 9. С. 144–157; о первой редакции воспоминаний Киреевой Полонская писала Эренбургу 4 сентября 1960 г.: «Я прочла и разорвала все, что касалось 1909 года. Она согласилась со мной. Знаешь, я боюсь грубых рук, любопытных взглядов. То, что выдумано, можно писать откровенно, но то, что пережито — нельзя — или еще написать в сонете. Форма держит» (П3. С. 404). Подробнее обо всем этом см. главу «История одной любви (Эренбург и Полонская)» в книге: Фрезинский Б. Судьбы Серапионов. СПб., 2003. .

Их роман оказался непродолжительным, но взаимно незабываемым, хотя и по-разному: для Полонской — как первая и самая сильная любовь, для Эренбурга — как событие, с которого начались его стихи. Об этом написано в мемуарах (публикуя эту главу в «Вечерней Москве», Эренбург и озаглавил ее «Как я начал писать стихи» [29] Вечерняя Москва. 1960. 13 и 15 августа. ; эта публикация была встречена Полонской с радостью [30] См. ее письмо Эренбургу от 4 сентября 1960 г.: П3. С. 403. ):

«Лиза страстно любила поэзию; она читала мне стихи… Я подтрунивал над Надей Львовой, когда она говорила, что Блок — большой поэт. Лизе я не смел противоречить… Я начал брать в Тургеневке стихи современных поэтов и вдруг понял, что стихами можно сказать то, что не скажешь прозой. А мне нужно было сказать Лизе очень многое…» [31] ЛГЖ. Т. 1. С. 76. .

Уцелевшие наброски обращенных к Эренбургу первых любовных стихов Полонской датированы февралем 1909 года — их роман уже в зените. Весной 1909 года следует датировать начало поэтической работы Эренбурга. Он отдался новому делу со страстью, свойственной его характеру; упорно работая, овладевал формой стиха.

Осенью Лиза писала об Илье матери в Петербург, что он «стал писать стихи и у него находят крупное дарование» [32] Фрезинский Б. Судьбы Серапионов. С. 307. . В это время Илья временно находился в Вене, где помогал Л. Д. Троцкому переправлять издаваемую им «Правду» в Россию. Эренбург вспоминал, что Троцкий «был со мною ласков и, узнав, что я строчу стихи, по вечерам говорил о поэзии, об искусстве. Это были не мнения, с которыми можно было бы поспорить, а безапелляционные приговоры» [33] ЛГЖ. Т. 1. С. 77. . Конечно, неудовлетворенность ощущалась уже в Париже — тамошние вожди высказывались о современной поэзии не менее определенно (скажем, Л. Б. Каменев писал тогда: «В Валерии Брюсове русская буржуазия пережила свою идеологическую молодость и нашла певца своего реального трепета и фатального Рока» [34] Литературный распад. СПб., 1908. С. 92. ; это по существу мало чем отличалось от написанного тогда же Л. Д. Троцким: «Какому-нибудь Кузмину, вывернувшему любовь наизнанку, может казаться, что он открывает человечеству совершенно новые пути. На самом деле новейший фазис самоопределения буржуазной интеллигенции проходит так „закономерно“, что даже скучно смотреть со стороны» [35] Там же. С. 196. ). Такие суждения вызывали у Эренбурга крепнущий протест, выражением которого в конце 1909 года стали выпускавшиеся им в Париже сатирические журналы о жизни русской социал-демократической колонии. Их шаржи и текст вызвали гнев Ленина и фактически отлучение Эренбурга от большевистской группы [36] Подробнее об этом см.: Фрезинский Б. Парижские журналы Ильи Эренбурга // Русская мысль. Париж, 1996. № 4132–4134; см. также: Фрезинский Б. Все это было в XX веке: Заметки на полях истории. [Винница], 2006. С. 267–282. . Отлучение было окончательным. Разрыв переживался Эренбургом тяжело; ощущение, что «у меня больше не было цели», как он потом скажет [37] СС8. Т. 3. С. 532. , — давило. Не забудем: Эренбургу не было и восемнадцати, когда он оказался в Париже — один, без знакомых, с плохим французским и скромными средствами. Большевистский кружок пригрел его, укрепив поначалу уверенность: он нужен для серьезного и важного дела. Теперь этого не стало. Было от чего тосковать.