Павел Кочегин - Человек-огонь

— Мне так же думается, — согласился Яков Максимович, — все же надо принять меры предосторожности. Типографию на квартире держать опасно. О месте ее хранения придется Николаю подумать. Если же и попадется она в руки полиции, отвечай так, как говорил Фомичу, когда заказывал. Больше ты ничего не знаешь. Такая самодеятельность может привести к провалу. Ты это понял? А печатать лучше не в Куртамыше.

Николай сказался больным, отпросился у хозяина и уехал в Казачий Кочердык. Уже начался покос, и все старшие были на лугах. Дома только бабушка с маленькими ребятишками.

Николай пил парное и кипяченое молоко, бабушкины травяные навары. А вечером уходил в баню и печатал листовки.

В воскресенье вместе с Ахметом и Сашей поехали на луга. Николай рассказывал о жизни Куртамыша, за что в это захолустье сосланы правительством хорошие люди.

— Правду говорить — плохой будешь. Ай-ай-ай! — горячо отзывался Ахмет.

— Учиться тебе надо, Ахмет, — посоветовал Николай.

— Как учиться? Большой я. Школа мусульманской нет. Книга татарской нет. Как учиться?

— Учись русской грамоте. Саша поможет, а я букварь и арифметику пришлю, тетради, карандаши.

— Спасибо, Коля. Больна хорошо учиться.

Александр согласно кивнул головой.

Привал сделали на берегу Тобола, у горы Пика.

Разожгли костер, на треноге повесили над огнем котелок с водой.

Вспомнили детство, дядю Андрея.

— Я слышал, что он погиб при побеге из тюрьмы, — сообщил Николай.

— Вот какой человек был, ничего не боялся, — с грустью проговорил Александр. — А ведь его выдал Венька Полубаринов.

— Ты откуда знаешь?

— Сам Венька проболтался. «Вашего, — говорит, — богомаза на каторгу, а мне тятенька новую шинель сшил, как у генерала!»

— Иуда проклятый! — вскричал Николай. — Я бы за дядю Андрея жизнь отдал. А ты, Ахмет?

— Я отдала бы, как не отдать за хорошего человека.

— А если тебя будут пытать, гвозди будут под ногти забивать, чтобы узнать, кто тебя вовлек в борьбу с царем, ты сказал бы?

— Ахмет умеет молчать.

— А ты? — Николай посмотрел в глаза Александра.

— Я не выдержал бы гвоздей под ногтями. Тут занозишь и то боль страшная. А гвозди!.. Я орал бы, но никого не выдал.

— Верю, друзья!

Николай осмотрелся, вынул из внутреннего кармана пиджака листовку. Развернул.

— Слушайте. «Товарищи! Силой ваших рук создаются все богатства на земле; вашим трудом питаются все от царя до нищего; ваша кровь — цемент, которым связаны покой и счастье всех людей, и вы, давая всем все, — сами не имеете почти ничего».

— Совсем ничего не имеем. Рука один, — вставил Нуриев.

— Не перебивай, Ахмет. Читай, Коля.

— «Вы строите дворцы, где свободно и богато живут ваши владыки, и тюрьмы, где гниют ваши друзья; вы делаете оружие, которым убивают вас, когда вы выходите из душных стен заводов и мастерских на улицы города, чтобы требовать человеческих прав».

— Верна писал! — не выдержал Ахмет. — Моя масло делай, все кушал. Ахмет не кушал. Деньга нет.

— Каждую осень мы за гроши продаем самую хорошую пшеницу, а едим что придется. С долгами надо расплатиться, одеться, обуться. Весной берем семена втридорога. Никак не можем из нужды выкарабкаться, — с волнением проговорил Саша. — А что делать?

— Вот что, — и Николай продолжал: «Товарищи рабочие и крестьяне! Кто бы вы ни были — русские, татары, казахи, башкиры, стройтесь в единую колонну, готовьтесь к решительному штурму. Довольно терпеть тиранов и палачей! Долой кровавого царя и всю его свору! Да здравствует братский союз и свобода!»

Минуту стояла тишина. Первым ее нарушил Александр:

— Надо всем казакам знать, что тут написано.

— Надо, — подхватил Николай. — Руками казаков задушена революция. И пусть они знают, кого они защищали и кого убивали в прошлом году. Оставляю тебе листовку.

— Зачем одна! Ахмет тоже надо: будем память учить, говорить. Прятать будем.

Николай выполнил просьбу друга.

— А если найдут, что скажете? Где взяли?!

— Ездил в станицу, подобрал бумажку на базаре, тятеньке на цигарки.

— Почему сразу не отдал атаману?

— У атамана хорошая бумага есть, а тятеньке и эта ладно.

— А ты где взял?

— Куртамыш масло возил. Ехал домой, карман лежит. Кто клал не знал, как попал — не знал.

Николай захохотал; просмеявшись, протер от слез глаза, проговорил:

— Ладно придумали. Молодцы. Ну вот что. Вы взрослые и понимаете насколько опасно хранить эти бумажки и говорить о них. Но надо, надо.