Павел Кочегин - Человек-огонь

Исход февраля 1918 года. Над Троицком, распластавшимся в отлогой котловине, плывут лохматые тучи. Они цепляются за гребни степного перевала, окружившего, словно крепостными стенами, и каменные купеческие дома, и подслеповатые хибары мастеровых. Из туч, будто из дырявого полога, сыплется и сыплется снеговая крупа, порывами ветра ее несет по глухим улицам.

У гранитного подножия Пугачевой горы, опоясывая город с севера, изогнутой ветвью лежит речка Увелька. Южнее прямым стволом вытянулась ледяная гладь другой реки — шире, крупнее — реки Уя. На противоположном берегу ее чернеют невысокие скалы. В полыньях шумит водоворот.

Ветер разорвал тучи. Улицы города осветились лунным светом. Троицк кажется мертвым, опустевшим.

Но вот вдали прошел патруль, постукивая каблуками застывших ботинок. Вдоль забора крадется пропойца с бутылкой под полой. У ворот дома, что фасадом обращен к горе, никак не могут распрощаться парень и девушка.

В морозной тишине скрипнула калитка добротного крестовика. Вышел толстяк и, озираясь, пивным бочонком покатился по теневой стороне улицы.

Какой-то салган [1] Салган — владелец салотопни. отправился на тайное сборище.

В центре города видны желтые столбы света, которые поднимаются из окон большого двухэтажного дома. Советчики решают вопрос, как схватить за горло белогвардейскую казачью контру.

На вершину Пугачевой горы взошел человек в папахе и солдатской шинели. Остановился, перевел дыхание, внимательно осмотрелся.

Перед военным лежит беззащитный город. Сегодня уехал домой последний взвод, в Троицке остался уставший и поредевший от боев с дутовцами 17-й Сибирский стрелковый полк да небольшой красногвардейский отряд из необстрелянных юнцов.

Вокруг рыщут банды Дутова. В любой момент они могут нагрянуть, порубить гарнизон, разогнать Советы.

Тяжело вздохнув и поплотнее запахнув полы шинели, военный стоял несколько минут, не шелохнувшись, потом быстро начал спускаться к реке, направляясь к центру города.

Кирпичный дом купца первой гильдии Луки Платоновича Гирина стоит в глухом переулке. В каменные стены ограды вмурованы осколки бутылок. Кладовые, завозни, амбары окружают обширный двор и скрывают его от постороннего глаза. Строения приземистые. Однако в невзрачном снаружи доме высокие хоромы. Из узкого, темного коридора налево ход на половину хозяйки, филенчатая дверь прямо — в кабинет хозяина. Смежная комната всегда находится за семью замками.

Сегодня Гирин ждет важную персону: тайного посла от самого атамана Оренбургского казачьего войска, Александра Ильича Дутова. Знает он и чего ради послан человек. Потому-то и пригласил к себе кержака-купца, чуть ли не мильонщика, Пуда Титыча Тестова, обладателя множества салотопен и сыроварен. Впрочем, в Троицке Пуда Титыча звали куда проще: Усатый Нос.

…Хозяин и гость сидят в креслах, перекидываются через стол пустыми фразами. Но вот Лука Платонович откинулся на спинку, вытянул длинные руки по подлокотникам, погладил прохладное дерево волосатыми пальцами. Холодные, как стекла, глаза его уставились на собеседника.

Скрестив на мягком животе пухлые руки с короткими толстыми пальцами, Пуд Титыч юлит маленькими глазками под холодным взглядом купца. Троицкому салгану явно не по себе.

А хозяин — без обиняков:

— Мы с тобой, кум, одного поля ягода, таиться с тобой не стану. За войну и я не без прибытка остался. Ты это знаешь. Ну и ты, кум, не дремал. И Керенский нас тоже не изобидел! Я уж, прямо сказать, силенку в себе почуял немалую. Сначала, думаю, мелкоту, мальков — ам, ам! А там и покрупнее которых — мыловаров, салотопенников, бакалейщиков…

— Так, стало быть, и меня?! — с деланным смешком пропищал гость.

— Что делать! Коммерческое дело таковское: хоть сват, хоть брат!.. На то, говорят, и щука в море, чтобы карась не дремал…

— Ерша-то и щука не берет! — возразил гость, задорясь.

— С тобой, кум, поладим. В компаньоны возьму, — примирительно сказал Гирин. — Разве о тебе речь! Я бы и за братьев Якушевых взялся, и за челябинских, и за оренбургских… — выкрикнул Гирин, — А там, глядишь, и с которыми всероссийскими тузами схватился бы! — Он сжал кулаки, словно перед ним был незримый борец-противник…