Павел Кочегин - Человек-огонь

Вот и держат враги друг друга за горло в течение нескольких суток. У тех и у других кончилась вода, продовольствие, на исходе боеприпасы.

Небольшой отряд Султанова на вторые сутки пути вышел на нейтральную зону. Отряд был замечен одновременно и басмачами и кавалеристами.

— Э-эй! Худайберды-ака! Мы тоже голодные и хотим воды. Мы сдаемся, не стреляйте в нас. Давайте будем говорить мирно.

Это кричал главарь банды, который хорошо знал Султанова и его карающий клинок. Однажды этот басмач встретился с Султановым в бою, и спасли его только резвые ноги коня.

Султанов приказал отряду уйти в укрытие, а сам ответил:

— На чужой каравай рот не разевай. Знаю я вас. Подождите минутку, для мирных переговоров я сейчас вернусь.

Продукты и вода на глазах басмачей уходили к противнику.

— Стреляйте! По коням стреляйте! — закричал главарь банды.

Однако басмачи решили по-своему. Двенадцать человек бросились бежать к красноармейцам. Защелкали винтовочные выстрелы.

Только четырем удалось добежать до красных.

Курбаши повел своих головорезов в атаку. Это было безумие обреченных. Кавалеристы отбили атаку и сами с трех сторон ударили по врагу.

Еще одна банда перестала существовать.

Как только стало немного полегче, Томин, несмотря на протесты доктора, перебрался в свою кибитку, и она превратилась в своеобразный штаб. Строго по расписанию он изучал политэкономию, астрономию, таджикский язык, русскую и иностранную литературу.

Хадыча качала головой и укоризненно говорила:

— Ай, командир! Плохо слушаешь старших. Скажу доктору, в госпиталь положит.

Николай Дмитриевич бросал книжку, ложился в постель и притворно-просящим голосом говорил:

— Прости уж меня, дорогая, добрая Хадыча. Сроду больше не буду нарушать приказа. Накажи, только не жалуйся доктору.

— Смотри, командир, последний раз прощаю. Спите спокойно, Анну Ивановну вам увидеть во сне, — желала на прощание Хадыча.

В эти дни Николай Дмитриевич привел из детского дома приемную дочь, пятилетнюю Лолу. Когда он увидел ее в первый раз, сердце сжалось в тоске и боли. Она была вся в коростах, бледненькая, запавшие темные глаза. Восковая кожа обтягивала ее худенькое тельце.

— Возьму-ка я ее себе, Аннушка будет рада, — решил Томин и, приласкав девочку, посадил ее впереди себя в седло.

Томину вспомнилась Нина, которую он не сумел довезти до дома в 1922 году. Вспомнилась Валя. Когда в Зауралье миновали страшные месяцы голода, мать забрала Валю к себе. И опять они остались без детей.

В дороге, прижавшись к груди ласкового дяди, Лола уснула. Томин бережно занес ее в свою кибитку и уложил в постель.

Потом опять начались горячие дни и ребенка пришлось отдать в детский дом.

И вот они снова под одной кровлей. Николай Дмитриевич читает стихи, а Лола забавно повторяет за ним:

Сейчас в кибитке Николай Дмитриевич один. Он лежит в постели, читает, что-то записывает в блокнот. Вдруг тишину, словно колокольчик, разорвал детский голос.

— Папа! Максим идет, молоко несет! — Это кричит черноглазая пухлощекая Лола.

В кибитку входит мальчик лет семи. Он ставит на стол кувшин с козьим молоком, подходит к Томину.

Николай Дмитриевич вместо пяти копеек дает ему двадцать, гладит по голове, приговаривая:

— Хороший мальчик, хороший.

Так повторяется каждый день. И имя Максим дал ему Томин, да так оно потом и в паспорт перешло: Назаров Максим.

Лола обедает и ложится спать. Николай Дмитриевич вновь углубляется в чтение.

Наступила ночь на двенадцатое августа. На дворе темень, хоть глаз выколи. Завывает злой ветер «афганец», заглушая своим диким посвистом журчание реки.

— Спи, мой тюльпанчик, спи, завтра к маме поедешь, — заботливо укрывая легким покрывалом Лолу, говорит Николай Дмитриевич.

— Оча! [16] Оча (таджик.) — мама. — сквозь сон произносит Лола и крепко засыпает.

Склонившись над столом, Николай Дмитриевич пишет при свете лампы письмо жене. Время от времени отрывается от бумаги, тихо напевает:

Написав письмо, Томин вышел на улицу: надо проверить посты да заодно занести письмо дневальному, завтра Новик увезет.

Злой «афганец» хлещет камешками в лицо… На черном небе ярко мерцают звезды. Здесь, в горах, они кажутся крупнее, ярче и ближе: поднимись на вершину и снимай их, как яблоки с деревьев, клади в карман.