Мэрилин Монро: Мэрилин Монро. Страсть, рассказанная ею самой

Я никому не могу доверять, Док. Это так больно – понимать, что любой, кого ты допускаешь ближе к себе и в свое сердце как друга, вдруг может предать, продать тебя, чтобы заработать деньги.

Хотите расскажу, почему я вдруг вернулась из Нью-Йорка? Да, Голливуд – страшное место, но здесь ты по крайней мере знаешь, чего ждать. Мне казалось, что в Нью-Йорке я затерялась в толпе, что там я такая, какой хочу быть. Конечно, меня караулили журналисты, при любой возможности фотографировали, но просто вспышки камер привычны. Другое дело, если тебя некрасиво подставляют под фотокамеры, нарочно создавая скандальную ситуацию.

Что может быть со мной скандального, если мое тело уже видели обнаженным, о моей семейной жизни знают всё и все, моя биография известна и обсуждена до мелочей?

Но кому-то понадобились жареные факты. Скандалами с опозданиями на съемки никого не удивишь, развод уже обсудили, злословить по поводу возможного возрождения моего брака с Джо Ди Маджио тоже надоело… И тогда придумали лесбийскую любовь.

Как делаются сенсации? Если нет ничего подходящего, его нужно придумать и организовать. Одна из моих приятельниц по актерской студии попросила помочь ей с проработкой сцены. Меня это удивило, но не насторожило. Вообще-то странно, потому что я лучшей ученицей у Страсбергов не была, сидела тихонько в уголке, больше слушая, чем высказываясь, но помочь согласилась.

Почему меня не насторожило место, где приятельница собиралась читать сцену – в ресторане, – не знаю. Более нелепой обстановки для театральных занятий не придумать, но я не ожидала подвоха. За столиком она уселась не напротив, а рядом, якобы для того, чтобы не говорить громко. Сцена оказалась любовной и страстной. Сначала мы немного выпили, потом принялись обсуждать, как передавать волнения страсти голосом и телом, а потом… приятельница (теперь уже бывшая) вдруг притянула меня к себе и буквально впилась в мой рот своими губами.

Я настолько растерялась, что в первое мгновение даже не осознала, что происходит! В чувство меня привели вспышки камер – сидевшие в засаде журналисты принялись щелкать фотоаппаратами, запечатлевая лесбийский поцелуй Мэрилин Монро! Вырвалась я быстро, отшвырнув в сторону «подругу», но немало кадров сделать все же успели.

Гадко было даже не то, что она вдруг стала прилюдно выражать свои чувства (думаю, их и не было), даже не то, что защелкали фотоаппараты (я привыкла, что меня ловят на каждом шагу), а то, что столь предательски поступила та, которой я доверяла.

Вот Вам и город Нью-Йорк, где среди толпы можно затеряться и жить своей жизнью! Даже если на Вас перестанут обращать внимание соседи или продавцы местных магазинов, перестанут узнавать таксисты и аптекари, то всегда найдется «подруга», готовая продать за тридцать сребреников и организовать безобразную сцену ради газетной утки.

Я не представляла, как смогу встретиться с ней снова, а потому позвонила Поле Страсберг и со слезами сказала, что больше не буду заниматься в студии. Конечно, пришлось рассказать Поле о причине, она уговаривала не бросать занятия, обещая изгнать мою обидчицу, но я отказалась. Это нелепо, словно мы маленькие девочки, одна из которых отобрала у другой любимую игрушку или насыпала песок в волосы. Нет, мне не нужно такое заступничество, тем более эта «подруга» при случае обязательно расскажет, что это я сама к ней приставала.

Я решила вернуться в Голливуд, который ненавидела и любила, проклинала и боготворила, в котором было трудно и легко одновременно. Я вернулась в Лос-Анджелес.

Не верьте тому, что я говорю, я вернулась не из-за дурацкой выходки приятельницы, вовсе не из-за нее. Кроме предательства, я уже ничего ни от кого не жду, а одним скандалом больше… мне не повредит, испортить мою репутацию невозможно, она уже испорчена.

Я попыталась бежать от прежней жизни, в которой не удалось ничего, а еще бежать от диктата.

Черная полоса продолжалась… Умер Кларк Гейбл, это было ужасно, потому что меня в его смерти обвиняли все. Для меня его смерть была особенно тяжела (хотя я понимаю, что жене еще тяжелее), потому что умерла последняя связь с прошлым, с детством, умерла последняя моя мечта, словно оборвалась еще одна нить…