Константин Симонов - Мы не увидимся с тобой (Из записок Лопатина)

Когда 'вернулись, доложили про них замполиту бригады. Не знаю, что с ними сделали, может быть, и ничего. Потому что сразу опять в бой пошли. А по делу - надо было нам тогда их на месте пострелять, заслужили! А под Севском меня самого пехота гасила, по земле катала, шинелями накрывала. Мы, как факелы, из танка выскочили. Ожоги были сильные, но живые остались. Значит, спасибо пехоте!

- Ас вашим командиром танка вы давно вместе?

- С Вахтеровым? Давно, с Витебска. А знакомы еще раньше, в Нижнем Тагиле весной машины получали и эшелоном ехали. А потом, уже перед боями, ему младшего лейтенанта дали - и командиром танка ко мне. Он и стрелял хорошо и как командир был грамотный, с Десятилеткой. Прямо с нее - на войну. Комбриг, когда с нами ходил в танке, ему говорила "Ты, Вахтеров, далеко пойдешь, войну комбатом кончишь". А он смеялся. У него только усы, как у Чапая, а так ему двадцати одного еще не исполнилось. Двадцать было, сказал Чижов и вдруг всхлипнул.

- Не обижайтесь, что спросил,

- А чего? - снова всхлипнул Чижов. - Молчать еще хуже. Чего теперь делать, если не говорить? Пока не рассветет, ничего не узнаем. - А башнер с вами давно?

- Башнер со вчера. У нас до него башнер веселый был, Задорожный Семен Семенович, артист из филармонии. И песни пел, и фокусы делал - и с картами, и с чем хочешь. Немолодой уже, лет под тридцать. И вот его судьба: вчера утром на ходу люк открыл, а не закрепил. Нагнулся папироску взять, а другая рука - на башне. А я как раз в воронку уперся - и его - крышкой люка - по руке. Бинтуем его, а он скрипит зубами и смеется, говорит; "Ничего, я сам виноват!" Сам или не сам, а забрали в санчасть. А вместо него - нового, с кем теперь простились. Я когда внутрь заглянул, пощупал - его в куски порвало.

При этих словах Лопатин почувствовал, как лежавший рядом с ним Чижов содрогнулся, голос не дрогнул, а телом содрогнулся.

- Фамилия - Попов. Что первую неделю воюет - сказал про себя, а как звать - не успел. Узнали от него только, что жена у него Настенька. У нас остановка была до того, как вас взяли, - стоим, а он про нее вспоминает: Настенька да Настенька! Все-таки человек предчувствует свою смерть.

- Почему предчувствует? - спросил Лопатин.

- Ас чего б он взялся вспоминать, если б не предчувствовал?

- А Вахтеров разве предчувствовал?

- Вахтеров никогда не предчувствовал. Он, напротив, Попову объяснял, видя, как тот предчувствует: "Мы-то воевали, - говорит, - значит, и вы повоюете. Мы-то живы! Война-то, - говорит, - не без жертв, но кто-нибудь-то должен из нас остаться!" Так он его утешал. А вы тоже, как Вахтеров, на войне с сорок первого?

- С сорок первого.

- А я с сорок второго. Курсы трактористов уже в войну заканчивал, мне отсрочку дали, броню. А то всех позабирали в первые дни, на трактор сесть некому. У меня язва открылась, доктор на три дня из совхоза к матери в деревню отпустил. Пришел за семьдесят верст к матери, а там повестка ждет. И уже брат убит. Мне говорят: покажи в военкомате свою броню, - а мне неловко. Пока на механика-водителя учили, только в августе сорок второго под Сталинград попал. Называлась у нас - Четвертая танковая армия, а какая она была тогда танковая, одно название...

- А сами вы откуда?

- Пензенский, пензяк.

- Ну, ваши места хоть, слава богу, война не тронула.

- Да, не тронула... В том, как Чижов это сказал, была укоризна; слова "война не тронула" уже давно не годились. Нигде не годились. Дома не тронула. А в домах-то пусто...

- Сколько вы машин с сорок второго года сменили? - спросил Лопатин.

- Эта - шестая, - сказал Чижов. - Два раза горели. Три раза меняли машины, подбитую - в ремонт, а нам - новую.

- А ваш командир бригады, - спросил Лопатин то, что уже давно хотел спросить, - на вашем танке давно ходил?

- С начала операции, с Витебска. Он нами доволен был.

- А почему же на другой танк пересел?

- А его механик-водитель разыскал, с 'которым он еще в Литве, под Шауляем, воевал. Уверен был про него, что тот убитый, а тот живой, прочел в указе фамилию Дудко - и разыскал. Из госпиталя к нему сбежал, в халате, девочки-регулировщицы до нашего хозяйства на попутную посадили. Командир бригады его увидал и говорит: раз такая судьба, вместе начинали, вместе и кончим. Как только новые танки получили, взял его к себе механиком.

- А почему же Вахтерова вашего к себе не взял?

- Мы думали между собой. Наверно, наш экипаж нарушать не хотел - он не любит экипажи нарушать, говорит: их и без того война нарушает. А что вместо меня того механика себе взял, я не обижаюсь, - с кем войну начинал, разве его забудешь?