Максим Гиллельсон - М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников

в Петербурге только что появились. Их привез из

Москвы знаменитый Илья Соколов, в хоре которого

были первые по тогдашнему времени певицы: Любаша,

Стеша, Груша и другие, увлекавшие не только моло­

дежь, но и стариков на безумные с ними траты. Цыгане,

по приезде из Москвы, первоначально поселились

в Павловске, где они в одной из слободок занимали

несколько домов, а затем уже, с течением времени,

перебрались и в Петербург. Михаил Юрьевич частенько

наезжал с товарищами к цыганам в Павловск, но

и здесь, как во всем, его привлекал не кутеж, а их дикие

разудалые песни, своеобразный быт, оригинальность

типов и характеров, а главное, свобода, которую они

воспевали в песнях и которой они были тогда един­

ственными провозвестниками. Все это он наблюдал

и изучал и возвращался домой почти всегда довольный

проведенным у них временем.

Д. А. Столыпин рассказывал мне, что он, будучи

еще юнкером (в 1835 или 1836 году), приехал однажды

к Лермонтову в Царское Село и с ним после обеда

отправился к цыганам, где они и провели целый вечер.

На вопрос его: какую песню он любит более всего? —

Лермонтов ответил: «А вот послушай!» — и велел

спеть. Начала песни, к сожалению, Дмитрий Аркадь­

евич припомнить не мог, он вспомнил только несколько

слов ее: «А ты слышишь ли, милый друг, понимаешь

ли...» — и еще: «Ах ты, злодей, злодей...» Вот эту песню

он особенно любил и за мотив и за слова 10.

Граф Васильев жил в то время в Царском Селе на

одной квартире с поручиком Гончаровым, родным

братом Натальи Николаевны, супруги А. С. Пушкина.

Через него он познакомился с поэтом и бывал у него

впоследствии нередко. А. С. Пушкин, живший тогда

202

тоже в Царском, близ Китайского домика, полюбил

молодого гусара и частенько утром, когда он возвра­

щался с ученья домой, зазывал к себе, шутил, смеялся,

рассказывал или сам слушал рассказы о новостях дня.

Однажды в жаркий летний день граф Васильев, зайдя

к нему, застал его чуть не в прародительском костюме.

«Ну, уж и з в и н и т е , — засмеялся поэт, пожимая ему

р у к у , — жара стоит африканская, а у нас там, в Африке,

ходят в таких костюмах».

Он, по словам графа Васильева, не был лично

знаком с Лермонтовым, но знал о нем и восхищался

его стихами.

— Далеко мальчик п о й д е т , — говорил он 11.

Между тем некоторые гусары были против занятий

Лермонтова поэзией. Они находили это несовместимым

с достоинством гвардейского офицера.

— Брось ты свои с т и х и , — сказал однажды Лер­

монтову любивший его более других полковник Ло­

м о н о с о в , — государь узнает, и наживешь ты себе беды!

— Что я пишу с т и х и , — отвечал п о э т , — государю

известно было, еще когда я был в юнкерской шко­

ле, через великого князя Михаила Павловича, и вот,

как видите, до сих пор никаких бед я себе не нажил.

— Ну, смотри, с м о т р и , — грозил ему шутя старый

г у с а р , — не зарвись, куда не следует.

— Не беспокойтесь, господин п о л к о в н и к , — отшу­

чивался Михаил Юрьевич, делая серьезную м и н у , —

сын Феба не унизится до самозабвения.

Когда последовал приказ о переводе Лермонтова за

стихи «На смерть А. С. Пушкина» на Кавказ в Ниже­

городский драгунский полк, офицеры лейб-гвардии Гу­

сарского полка хотели дать ему прощальный обед по

подписке, но полковой командир не разрешил, находя,

что подобные проводы могут быть истолкованы как

протест против выписки поэта из полка.

* * *

Дмитрий Аркадьевич Столыпин (брат секунданта

поэта в барантовской дуэли А. А. Столыпина) дал очень

уклончивый отзыв о Мартынове. По его словам, он его

знал вообще очень мало, встречался с ним, но близко

никогда не сходился. С сестрами Мартынова Лермон­

тов был знаком в московский период его жизни, заезжал

к ним и после, когда случалось быть в Белокаменной,

но об ухаживании его за которой-нибудь из них, а тем

203

более о близких дружественных отношениях, ни от ко­

го — ни от самого Лермонтова, который был с ним дру­

жен, ни от кого другого не слыхал. О казусе с пакетом

при жизни Лермонтова никакого разговора не было 12.

Это, вероятно, была простая любезность, желание

оказать услугу добрым знакомым, и если поэт ее не ис­

полнил, то потому, что посылка дорогой была украдена.

Если он так заявил, то это, значит, так и было: он ни­

когда не лгал, ложь была чужда ему. Во всяком слу­