Максим Гиллельсон - М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников

своего и обедал большею частию дома. На обед гото­

вилось четыре, пять блюд; мороженое же приготовля­

лось ежедневно.

Лошади у него были свои; одну черкесскую он купил

по приезде в Пятигорск. Верхом ездил часто, в особен­

ности любил скакать во весь карьер. Джигитуя перед

домом Верзилиных, он до того задергивал своего

черкеса, что тот буквально ходил на задних ногах.

Барышни приходили в ужас, и было от чего, конь мог

ринуться назад и придавить всадника.

Образ жизни его был до известной степени одно­

образен. Вставал он не рано, часов в 9 или 10 утра, пил

чай и уходил из дому, около 2 или 3 часов возвращался

домой обедать, затем беседовал с друзьями на бал­

кончике в саду, около 6 часов пил чай и уходил

из дому.

Вообще он любил жить открыто, редкий день, чтобы

у него кого-нибудь не было. В особенности часто при­

ходили к нему Мартынов, Глебов и князь Васильчиков,

которые были с поэтом очень дружны, даже на «ты»,

407

обедали, гуляли и развлекались большею частию

вместе. Но Лермонтов посещал их реже, нежели они его.

— Домик м о й , — говорил Василий И в а н о в и ч , — был

как будто приютом самой непринужденной веселости:

шутки, смех, остроты царили в нем. Характер Лермон­

това был — характер джентльмена, сознающего свое

умственное превосходство; он был эгоистичен, сух,

гибок и блестящ, как полоса полированной стали, под­

час весел, непринужден и остроумен, подчас антипати­

чен, холоден и едок. Но все эти достоинства, или

скорее недостатки, облекались в национальную русскую

форму и поражали своей блестящей своеобразностью.

Для людей, хорошо знавших Лермонтова, он был поэт-

эксцентрик, для не знавших же или мало знавших —

поэт-барич, аристократ-офицер, крепостник, в смысле

понятия: хочу — казню, хочу — милую.

Мартынов и Глебов жили по соседству в доме Вер-

зилиных. Семейство Верзилиных было центром, где

собиралась приехавшая на воды молодежь. Оно состо­

яло из матери и двух дочерей, из которых старшая,

Эмилия, роза Кавказа, как называли ее ее поклонники,

кружила головы всей молодежи.

Ухаживал ли за ней поэт серьезно или так, от не­

чего делать, но ухаживал. В каком положении находи­

лись его сердечные дела — покрыто мраком неизвест­

ности.

Известно лишь одно, что m-lle Эмилия была не

прочь пококетничать с поэтом, которого называла

интимно Мишель. Так или иначе, но, как гласит молва,

ей нравился больше красивый и статный Мартынов,

и она отдала ему будто бы предпочтение. Мартынов

выделялся из круга молодежи теми физическими до­

стоинствами, которые так нравятся женщинам, а имен­

но: высоким ростом, выразительными чертами лица

и стройностью фигуры. Он носил белый шелковый беш­

мет и суконную черкеску, рукава которой любил засу­

чивать. Взгляд его был смел, вся фигура, манеры

и жесты полны самой беззаветной удали и молодече­

ства. Нисколько не удивительно, если Лермонтов, при

всем дружественном к нему расположении, всей силой

своего сарказма нещадно бичевал его невыносимую за­

носчивость. Нет никакого сомнения, что Лермонтов

и Мартынов были соперники, один сильный умственно,

другой физически. Когда ум стал одолевать грубую

стихийную силу, сила сделала последнее усилие —

408

и задушила ум. Мартынов, говорят, долго искал случая

придраться к Лермонтову — и случай выпал: сказан­

ная последним на роковом вечере у Верзилиных остро­

та, по поводу пристрастия Мартынова к засученным

рукавам, была признана им за casus belli *.

Выходя из дому Верзилиных, он бесцеремонно оста­

новил Лермонтова за руку и, возвысив голос, резко

спросил его: «Долго ли ты будешь издеваться надо

мной, в особенности в присутствии дам?.. Я должен

предупредить тебя, Л е р м о н т о в , — прибавил о н , — что

если ты не перестанешь насмехаться, то я тебя за­

ставлю п е р е с т а т ь » , — и он сделал выразительный жест.

Лермонтов рассмеялся и, продолжая идти, спросил:

— Что же ты, обиделся, что ли?

— Да, конечно, обиделся.

— Ну так не хочешь ли требовать удовлетворения?

— Почему и не так...

Тут Лермонтов перебил его словами: «Меня изум­

ляет и твоя выходка, и твой тон... Впрочем, ты знаешь,