Максим Гиллельсон - М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников

взрослыми дочерьми, часто навещавшие нас, так что

первое общество, в которое попал Мишель, было пре­

имущественно женское, и оно непременно должно было

иметь влияние на его впечатлительную натуру.

Вскоре потом умер M-r Gindrot, на место его по­

ступил M-r Winson 16, англичанин, и под его руковод­

ством Мишель начал учиться по-английски. Сколько мне

помнится, это случилось в 1829 году, впрочем, не могу

с достоверностью приводить точные цифры; это так дав­

но, более тридцати лет, я был ребенком, никогда ника­

ких происшествий не записывал и не мог думать, чтобы

мне когда-нибудь пришлось доставлять материалы для

биографии Лермонтова. В одном могу ручаться, это

в верности как самих фактов, так и последователь­

ности их.

Мишель начал учиться английскому языку по Бай­

рону и через несколько месяцев стал свободно понимать

его; читал Мура и поэтические произведения Вальтера

Скотта (кроме этих трех, других поэтов Англии я у него

никогда не видал), но свободно объясняться по-анг-

36

лийски никогда не мог, французским же и немецким

языком владел как собственным. Изучение английского

языка замечательно тем, что с этого времени он начал

передразнивать Байрона.

Вообще большая часть произведений Лермонтова

этой эпохи, то есть с 1829 по 1833 год, носит отпечаток

скептицизма, мрачности и безнадежности, но в действи­

тельности чувства эти были далеки от него. Он был ха­

рактера скорее веселого, любил общество, особенно жен­

ское, в котором почти вырос и которому нравился жи-

востию своего остроумия и склонностью к эпиграмме;

часто посещал театр, балы, маскарады; в жизни не знал

никаких лишений, ни неудач: бабушка в нем души не

чаяла и никогда ни в чем ему не отказывала; родные

и короткие знакомые носили его, так сказать, на руках;

особенно чувствительных утрат он не терпел; откуда же

такая мрачность, такая безнадежность? Не была ли это

скорее драпировка, чтобы казаться интереснее, так как

байронизм и разочарование были в то время в сильном

ходу, или маска, чтобы морочить обворожительных мос­

ковских львиц? Маленькая слабость, очень извини­

тельная в таком молодом человеке. Тактика эта, как

кажется, ему и удавалась, если судить по воспомина­

ниям. Одно из них случилось мне прочесть в «Русском

вестнике» 17 года три тому назад. Автор этих «Воспоми­

наний», называвшийся Катенькой, как видно из его рас­

сказа, у нас же и в то время известный под именем

Miss Black-eyes * Сушкова, впоследствии Хвостова, ве­

роятно, и не подозревает, что всем происшествиям был

свидетель, на которого, как на ребенка, никто не обра­

щал внимания, но который много замечал, и понимал,

и помнит, между прочим, и то, что никогда ни Alexandrine W. 18, ни Catherine S. 19 в нашем соседстве, в Москве, не жили; что у бабушки не было брата,

служившего с Грибоедовым, и тот, о ком идет речь, был

военным губернатором (Николай Алексеевич Столыпин)

в Севастополе, где в 1830 году во время возмущения

и убит; что, наконец, Мишель не был косолап и глаза

его были вовсе не красные, а скорее прекрасные.

Будучи студентом, он был страстно влюблен, но не

в мисс Блэк-айз и даже не в кузину ее (да не прогне­

вается на нас за это известие тень знаменитой поэтес­

сы) 20, а в молоденькую, милую, умную, как день,

* Черноокая ( англ. ) .

37

и в полном смысле восхитительную В. А. Лопухину 21,

это была натура пылкая, восторженная, поэтическая

и в высшей степени симпатичная. Как теперь помню ее

ласковый взгляд и светлую улыбку; ей было лет пят­

надцать — шестнадцать; мы же были дети и сильно

дразнили ее; у ней на лбу чернелось маленькое родимое

пятнышко, и мы всегда приставали к ней, повторяя:

«У Вареньки родинка, Варенька уродинка», но она, до­

брейшее создание, никогда не сердилась. Чувство к ней

Лермонтова было безотчетно, но истинно и сильно, и

едва ли не сохранил он его до самой смерти своей, не­

смотря на некоторые последующие увлечения, но оно не

могло набросить (и не набросило) мрачной тени на его

существование, напротив: в начале своем оно возбудило

взаимность, впоследствии, в Петербурге, в гвардейской

школе, временно заглушено было новою обстановкой

и шумною жизнью юнкеров тогдашней школы, по всту­