Максим Гиллельсон - М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников

когда войска проходили дремучий гойтинский лес.

Мамацев с четырьмя орудиями оставлен был в арьергар­

де и в течение нескольких часов один отбивал картечным

огнем бешеные натиски чеченцев. Это было торжество

хладнокровия и ледяного мужества над дикою, не знаю­

щей препон, но безрассудною отвагою горцев. Под

охраной этих орудий войска вышли наконец из леса

на небольшую поляну, и здесь-то, на берегах Валерика,

грянул бой, составляющий своего рода кровавую эпопею

нашей кавказской войны. Кто не знает прекрасного

произведения Лермонтова, озаглавленного им «Вале­

рик» и навеянного именно этим кровавым побоищем.

Выйдя из леса и увидев огромный завал, Мамацев

с своими орудиями быстро обогнул его с фланга и при­

нялся засыпать гранатами. Возле него не было никакого

прикрытия. Оглядевшись, он увидел, однако, Лер­

монтова, который, заметив опасное положение артил­

лерии, подоспел к нему с своими охотниками. Но едва

начался штурм, как он уже бросил орудия и верхом

на белом коне, ринувшись вперед, исчез за завалами.

Этот момент хорошо врезался в память Константина

336

Христофоровича. После двухчасовой страшной резни

грудь с грудью неприятель бежал. Мамацев преследо­

вал его со своими орудиями — и, увлекшись стрельбой,

поздно заметил засаду, устроенную в высокой куку­

рузе. Один миг раздумья — и из наших лихих артилле­

ристов ни один не ушел бы живым. Их спасло присут­

ствие духа Мамацева: он быстро приказал зарядить все

четыре орудия картечью и встретил нападающих таким

огнем, что они рассеялись, оставив кукурузное поле

буквально заваленное своими трупами. С этих пор

имя Мамацева приобрело в отряде широкую популяр­

ность.

До глубокой осени оставались войска в Чечне, изо

дня в день сражаясь с чеченцами, но нигде не было

такого жаркого боя, как 27 октября 1840 года. В Авту-

ринских лесах войскам пришлось проходить по узкой

лесной тропе под адским перекрестным огнем неприя­

теля; пули летели со всех сторон, потери наши росли

с каждым шагом, и порядок невольно расстраивался.

Последний арьергардный батальон, при котором нахо­

дились орудия Мамацева, слишком поспешно вышел из

леса, и артиллерия осталась без прикрытия. Чеченцы

разом изрубили боковую цепь и кинулись на пушки.

В этот миг Мамацев увидел возле себя Лермонтова,

который точно из земли вырос со своею командой.

И как он был хорош в красной шелковой рубашке

с косым расстегнутым воротом; рука сжимала рукоять

кинжала. И он, и его охотники, как тигры, сторожили

момент, чтобы кинуться на горцев, если б они добрались

до орудий. Но этого не случилось. Мамацев подпустил

неприятеля почти в упор и ударил картечью. Чеченцы

отхлынули, но тотчас собрались вновь, и начался бой,

не поддающийся никакому описанию. Чеченцы через

груды тел ломились на пушки; пушки, не умолкая,

гремели картечью и валили тела на тела. Артиллеристы

превзошли в этот день все, что можно было от них

требовать; они уже не банили орудий — для этого у них

недоставало времени — и только посылали снаряд за

снарядом. Наконец эту страшную канонаду услыхали

в отряде, и высланная помощь дала возможность

орудиям выйти из леса. <...>

Не менее жаркий бой повторился 4 ноября и в Ал-

динском лесу, где колонна лабинцев дралась в течение

восьми с половиною часов в узком лесном дефиле.

Только уже по выходе из леса попалась наконец

337

небольшая площадка, на которой Мамацев поставил

четыре орудия и принялся обстреливать дорогу, чтобы

облегчить отступление арьергарду. Вся тяжесть боя

легла на нашу артиллерию. К счастью, скоро показалась

другая колонна, спешившая на помощь к нам с левого

берега Сунжи. Раньше всех явился к орудиям Мамацева

Лермонтов с своею командой, но помощь его оказалась

излишнею: чеченцы прекратили преследование.

«Здесь четвертого н о я б р я , — говорит Константин

Х р и с т о ф о р о в и ч , — было мое последнее свидание с по­

этом. После экспедиции он уехал в отпуск в Петербург,

а на следующий год мы с невыразимою скорбью узнали

о трагической смерти его в Пятигорске».

Я. И. КОСТЕНЕЦКИЙ

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ

Когда уже я был на третьем курсе, в 1831 году