Константин Симонов - Так называемая личная жизнь

- П-привет к-курортникам! Давно ли ты, д-дружок, покинул пределы Крыма? - услышал Лопатин у себя за спиной знакомый голос Бориса Гурского, заики и белобилетчика, заведующего литературным отделом газеты и безымянного автора половины ее передовиц, или, как он сам себя называл ч-человека-н-невидимки. Их дружба началась два года назад, с первой для них обоих войны - с Халхин-Гола.

Обрадовавшись встрече, Гурский поволок Лопатина за собой, прихватив под мышку крепкой, заросшей рыжим волосом рукой: он вообще был весь рыжий, рыжебровый, рыжеволосый, один из тех: огненно-рыжих людей, которых художники любят рисовать на детских картинках.

- Если ты не снедаем ст-трастыо немедленно броситься в объятия нашего ред-дактора, пройдем ко мне на к-квартиру и проведем п-пятиминутку взаимной информации.

- А редактор здесь? - спросил Лопатин.

- Здесь. И никуда не исчезнет, пока я не явлюсь к нему с п-передовой, сказал Гурский. - Я кончил ее на десять минут раньше, чем обещал, и вп-праве уп-потребить их на тебя. Пошли.

Под квартирой Гурский подразумевал небольшой закуток, отделенный от остального подвала стенкой с дверным проемом, но без двери. Здесь, как и всюду, горело электричество, на полу лежали книги и подшивки, стоял письменный стол и рядом с ним аккуратно заправленная койка с подложенным под ноги вчерашним номером газеты.

- Живу, как и все, на к-казарменном. Могу потеснить литературу, показал Гурский на книги, - и поставить вторую койку для тебя, если не имеешь более выгодных п-предложений.

- Не имею.

- А теперь п-пятиминутка, - сказал Гурский. - Воп-прос первый. Как вы п-покидали город Одессу? Действительно в столь образцовом порядке, как об этом сообщалось в п-печати? Рассматривай мой вопрос как реп-петицию редактор начнет с того же.

- А ты знаешь, соответствует, - не кривя душой, ответил Лопатин. Сообщение Информбюро не расходилось с тем, что он видел своими глазами в последний день и последнюю ночь в Одессе.

- Тогда хорошо, - сказал Гурский. - Всегда бы так. Воп-прос второй: нат-терпелся ст-траху?

- Натерпелся. Но не столько в Одессе, сколько в Крыму.

- Д-догадался, прочтя уже в п-полосе остатки твоей крымской корреспонденции. Д-домыслил.

- Скажи лучше, как у вас тут? - спросил Лопатин.

- Сегодня лучше, чем вчера, а вчера - чем позавч-чера. Многие отбыли в восточном нап-правлении, - как по приказу, так и по собственной инициативе. Что касается нас, то ред-дактор отп-правнл в Казань всех жен и полред-дакции и типографского оборудования - на всякий п-пожарный случай. А мы, как видишь, ост-таемся в Москве, берем пример с т-товарища Сталина.

- Ну, а если совсем серьезно?

- А то, что я говорю тебе, как раз и соответствует понятию: совсем серьезно. П-повторяю: Сталин в Москве, Генштаб, как я п-понимаю, тоже. Зап-падным фронтом командует Жуков. Войска дерутся, как только могут, вчера видел это своими глазами - ездил с ред-дактором по Волоколамскому шоссе, как говорится, до уп-пора. В Москве п-порядок, охотников п-пограбить пускают и расход с правом ап-пелляции на том свете. Газеты выходят. Нем-молодая крашеная дама, которую, как я усп-пел заметить еще до войны, ты не особенно любишь, пришла в ред-дакцию с запиской от т-твоей жены за ключами от т-твоей квартиры. Когда, вручая ключи, я спросил ее про немцев, она дала мне понять, что не соб-бирается отдавать им ни Москвы, ни т-твоей квартиры. Так как поставить тебе койку?

- Поставить. А мне писем не приходило?

- Приходили. - Гурский, сдвинув на лоб очки, взглянул на часы, полез в стол, достал оттуда три письма и положил их перед Лопатиным. - Сядь и п-прочти, все равно он не будет разговаривать с тобой, пока не п-покорежит мою передовую. Я скажу ему, что ты здесь.

Гурский вышел, а Лопатин взялся за письма. Одно из них, с круглыми каракулями на конверте, было от жены, а два, надписанные недетским, твердым почерком, - от дочери.

Письма его жены обычно состояли из подробных объяснений поступков, совершенных ею в его отсутствие. Поступки эти, по ее мнению, всегда были правильными, а объяснения их правильности - длинными. В прошлом письме, которое она оставила ему в Москве, объяснялось, почему она уехала вместе с театром в Казань, не дождавшись его возвращения, почему это было правильно и почему, наоборот, было неправильно, что он не написал ей заранее, что так долго задержится на Западном фронте. В нынешнем письме из Казани объяснялось, почему ключи от их квартиры надо было отдать именно этой ее подруге, Геле, которую Лопатин совершенно напрасно не любит.