Константин Симонов: Так называемая личная жизнь

- Она ругалась, наверно?

- Нет, поняла меня.

- А я вот до сих пор понять не могу. Как так - своими руками взял и послал. Как он меня на это за пять минут уговорил? По правде говоря, ждал не его, а тебя. Думал, как только узнаешь, что я здесь, сразу ко мне приедешь.

- А мне только в ночь перед отлетом в Москву сказали, что ты здесь.

- Ты меня знаешь, я не щадил вас, пока был в газете. И когда от нас требовал - понимал, чего требую. Но это я сам требовал. А тут мое дело было не требовать, а разрешить или нет. Разрешил - и угробил. А не разрешил бы, поехал бы сам с ним на другой день - ничего бы не было.

- Может, не было бы, а может, и было бы. Совершенно так же мог и сам с ним угробиться. Что тут хорошего?

- А что хорошего жить и знать, что мог сохранить человека, а угробил.

- Знаешь что, Матвей, - с неожиданной для него самого жесткостью сказал Лопатин. - Не устраивай для себя особого счета. Его на войне ни для кого не было, нет и не будет. Что значит - ты угробил? Он поехал делать свое дело, а ты разрешил - и правильно сделал. Что ты себя за это казнишь? Что же, все кругом: на фронте, кроме тебя, такие бесчувственные, что никто не переживает свой потери? Что б это было, если б каждый из вас стал рвать на себе волосы: этого он угробил, послав вперед, того угробил, не позволив отойти. Скольким людям: при мне отдавали от приказания, да еще в такой форме, что - ого-го! попробуй не выполни! Подумай, что ты говорить? Да еще при сноси новой должности. Что ты сам, что ли, не знаешь, как это каждый день бывает, - не тут, так там?

Даже не осознавая этого до конца, он заговорит со своим бывшим редактором, как старший с младшим, как знающий больше - со знающим меньше, потому что, несмотря на всю личную храбрость и все рывки Матвея из газеты на фронт, войну он, Лопатин, знал все-таки лучше.

"Может быть, став начальником Политотдела армии, ты будешь знать войну лучше меня, но пока - нет, - подумал Лопатин. - И я понимаю, а ты еще не понимаешь, что тебе почему-то нельзя вот так, как сейчас, говорить "угробил" и объявлять себя виноватым. При мне еще так-сяк, а при других нельзя, неправильно. А те, кто там: вместо с Гурским погибли, - кто их угробил? Что ж ты думал - они там в полку одного Гурского, что ли, туда, в Восточную Пруссию, переправят, а с ним никого?"

- Ты нрав, - после короткого молчания сказал Матвей. Судя по его лицу, слова Лопатина не задели, а опечалили его. - К тому, что стал начальником Политотдела, я еще не привык. Привык за вас волноваться - оттуда, из Москвы, привык, если сам на фронт приезжал, чтобы за меня волновались, - не пускают, а я лезу. Но это все не то, с чем имею дело теперь. Внизу раздался гудок "виллиса".

- На всякий случаи будит меня!

Он опять взглянул на часы, и так, словно спешил не он, а Лопатин, сказав: "Погоди минуту", - вышел в другую комнату и вернулся с хорошо знакомым Лопатину чемоданом Гурского и черной клеенчатой тетрадкой. Чемодан поставил у дивана, а тетрадку протянул Лопатину.

- Я прочел. Почерк у него как всегда, но разобрать можно. Для очерка уже почти все есть, но коротковато. Больше пяти страниц на машинке не будет. Поправишь, потом звездочки дашь или отточие и от себя еще странички три все вместе как раз на высокий подвал, на вторую или третью полосу. А можно на три колонки - одно под другим.

Он еще не отвык быть редактором и мысленно верстал газетную полосу.

- В чемодане, - он показал на чемодан, - ничего особенного, я посмотрел. Но ты посмотри еще. По-моему, больше ни одной бумажки, кроме тетради. Не знаю почему, полевая сумка у него пустая в чемодане осталась, а эту тетрадь он свернул в трубку и в бриджи сунул вместе с картон и карандашом. Остальное - партийный билет, удостоверение, предписание - все уже взяли в сейф. И орден Отечественной войны второй степени, который с гимнастерки свинтили. По статуту надо родным передать - значит, матери, а как и с кем - не знаю. Может, с тобой, а может, пакетом через редакцию. Я его посмертно представил еще к одной Отечественной - первой степени, но командующий, подписывая, исправил на вторую. Еще поговорим: обо всем этом, когда вернусь. Спи здесь. Ординарец ужин принесет для меня, съешь его и ложись на диване. Или в той комнате, на моей койке, - как хочешь. А мне пора. И завтра с утра, при всем желании, навряд ли с тобой поеду. Сам съездить туда в полк. Расспросишь, как все было. Мне теперь докладывают коротко. А тебе могут и подробней. До завтра. Я поехал.

- А чего я буду, как дурак, сидеть тут до завтра один? - сказал Лопатин. - Лучше я сегодня, пока тебя нет, съезжу. А утром вернусь, напишу, и ты дашь команду, чтобы быстрей передали. Если, бы завтра вместе - другое дело, а раз ты не сможешь, кого мне ждать? Чего я тут не видел?