Константин Симонов - Так называемая личная жизнь

- Нет, больше ничего не хочу.

- Есть чай. Я два раза подогревала.

- Ты знаешь, ничего не хочу, даже чаю.

Он и в самом деле ничего не хотел и стоял в странной растерянности. На какое-то время его собственное горе, придавленное другим, еще большим горем, ушло глубоко на дно, а сейчас медленно всплывало обратно.

- Ничего не хочу, - повторил он.

Они стояли в спальне Зинаиды Антоновны, около прикрытой сверху, по неубранной кровати; из-под одеяла были видны подушки и краешек простыни.

Она повернулась и посмотрела на те старинные, с маятником часы, которые - сначала при свете, а потом в темноте - отсчитывали им сегодня время. Сейчас в комнате горел свет, и на часах было ровно три часа ночи.

- Ляг, - сказала она. - У тебя есть целых два часа. Разденься и ляг. Или ложись одетый, если не хочешь раздеться, я тебе что-нибудь подложу под сапоги. Ляг и попробуй хоть немного поспать. На тебе лица нет. Я еще никогда тебя таким не видела. Но все-таки лучше разденься. Тебе, конечно, кажется, что ты не заснешь, но, может быть, ты заснешь. Все-таки два часа. Раздевайся и ложись. А я пойду и налью тебе чаю. Сейчас тебе кажется, что ты не хочешь, а через пять минут ты захочешь. Я сейчас принесу, поставлю здесь, рядом, на стуле, и ты выпьешь.

Так, ни о чем не спрашивая и не заставляя его объяснять того, что он собирался объяснять, пока шел к ней, она мягко, но властно, по-своему, распорядилась теми двумя часами, которые оставались на их долю.

И он, сидя на кровати и устало, из последних сил стаскивая через голову гимнастерку и бросая ее рядом с постелью, прямо на пол, вместе с ремнем и пистолетом, подумал, как все-таки нужно человеку быть не одному, хотя бы не всегда, хотя бы редко, хотя бы в такие минуты...

22

Лопатин был рад, что летит с фельдъегерями: самолеты фельдсвязи редко задерживались в пути.

Но в одном из моторов потекло масло, и пришлось сесть почти в двухстах километрах от штаба фронта на аэродром, где стояли бомбардировщики.

Фельдъегеря выцыганили у командира авиационной дивизии его личный У-2, воткнулись в него вдвоем, потому что возить почту генштаба в одиночку не положено, - и улетели в штаб фронта. А Лопатин остался на аэродроме. Посчитав, что если У-2 за три часа обернется, то, пожалуй, хватит светлого времени и на второй полет, он попробовал подъехать с этим к командиру дивизии, но полковник и слушать не захотел.

- Если и хватит, что ж, по-вашему, отдай жену дяде, а сам живи с другой? Прикажете бомбардировщик поднимать, если мне вдруг самому лететь на свои точки? После двух месяцев наступления с подачей горючего знаете как? Сегодня за ночь в один из полков так и не подвезли, не успели, пришлось с утра докладывать: два полка подниму в воздух, а третий - нет. Как у вас в таких случаях, тоже матерят?

- Ну, если и не матерят, - сказал Лопатин, - то что-нибудь в этом духе...

- У вас - что-нибудь, а у нас в натуре. Не скажу, что тылы плохо работают, нам сверху видней - машины по всем дорогам взад и вперед, как муравьи! Кажется, ползут, а на самом деле жмут, как могут, днем и ночью. На развилке к нам два "студебеккера" валяются. Полотно дороги высокое, один заснул, другой с ходу на него, и оба - по три переворота! Там же и схоронили. За рулем засыпают. Нас матерят, мы материм, - а что сделаешь, когда уже полтыщи километров позади себя оставили...

Еще немножко поговорив и отведя душу, полковник спросил у Лопатина, как он думает добираться в штаб фронта.

- Как выйдет - на перекладных. Шоссе рядом, пойду голосовать.

- Тогда хотя бы "виллис" вам дам, подбросить до шоссе, - сказал полковник. - Идущим к фронту автоколоннам останавливаться не приказано. Но если с "виллиса" проголосуете - скорей притормозят!

Через десять минут Лопатин уже был на шоссе и голосовал с развернувшегося на обочине "виллиса".

Первая колонна шедших в сторону фронта крытых брезентами машин не остановилась, но вскоре появилась вторая, груженная снарядными ящиками. Головная машина притормозила, из кабины высунулся пожилой лейтенант с интендантскими колесиками на мятых полевых погонах.

- Почему задерживаете? - сердито спросил его Лопатин, заранее доставший предписание и удостоверение личности, протянул их лейтенанту, объяснив, что просит подкинуть его до рокады Гродно - Каунас, а если свернут раньше - до того места, где свернут.

- Хорошо, - быстро, но внимательно посмотрев документы, сказал лейтенант и громко, как на плацу, гаркнул: - Никифоров! Из третьей от головной машины выглянул водитель.