Когда она вернулась, он в темноте уже поднялся с кровати и натянул бриджи.
- Иди, тебя из редакции к телефону. Попросили проверить адрес.
- Товарищ Лопатин? - раздался в трубке незнакомый голос - очевидно, кого-то из новых, пришедших вместе с новым редактором.
- Да, слушаю вас.
- Генерал Никольский приказал срочно вызвать вас в редакцию. Высылаем за вами машину.
- И так дойду, я недалеко, - сказал Лопатин.
- Уже высылаем. Приказано срочно.
- А что случилось?
- Не могу знать. Мне только приказано вас срочно вызвать.
- Хорошо, еду. - Он положил трубку.
- Может быть, я тебе успею подогреть чаю? - спросила Ника.
- Может, и успеешь. Спасибо.
- Я пойду на кухню, а ты зажги свет и одевайся, - сказала Ника. Думаешь, это надолго?
- Не знаю.
- А что случилось?
- Не знаю, - сердито усмехнулся Лопатин. - Может быть, с Японией война началась и вспомнили, что я был на Халхин-Голе. А может, приказ свыше срочно дать в номер двести строк именно о том фронте, с которого я вернулся. У нас никогда ничего заранее не знаешь. Словом, помогают нам с тобой привыкнуть друг к другу.
- Даже если тебе придется куда-то ехать, - говорила Ника, пока он, уже одетый, сидел на кухне и наскоро пил чай, - все равно тебе нужно сходить и показаться врачам. Дело не в ссадинах, они и правда пустяки, но ведь спина у тебя болит. Не хотела тебя огорчать этими разговорами, оставила бы до завтра, но я же почувствовала, что болит! И если ты куда-то поедешь, до этого надо сходить к врачам. Слышишь?
- Слышу. - Он допил последний глоток и встал. - Не волнуйся, скорей всего, ровно ничего не случилось. Про Японию - это я так, дурака валял. А если засадят писать, пока не допишу - не встану, а как допишу - вернусь.
Он обнял ее, поцеловал и, открыв дверь на лестничную площадку, услышал, как там внизу дает нетерпеливые гудки машина. И, спускаясь по лестнице и слушая эти гудки, перестал злиться. Ну да, понадобился, ну да, очередной редакционный пожар, который надо срочно гасить, заполнив на готовой полосе какую-нибудь дырку в двести строк. Это он тоже умел, и потому, что умел, иногда и любил. Ну, сядет, и за час-полтора напишет - не для вечности, а - в номер. И вернется, ничего с ним не сделается. Зарвался от счастья, вот и ляпнул про Японию.
На этот раз в машине за рулем сидел знакомый по многим фронтовым поездкам, веселый и безотказный водитель Коля Шумов - цыган.
- Что, Коля? - садясь рядом с ним и захлопывая дверцу, спросил Лопатин. - Наверное, уже знаешь, зачем меня на ночь глядя вызвали? Ты всегда все знаешь.
Коля с места рванул машину и только после этого повернул к Лопатину большую курчавую голову, на которой еле держалась пилотка.
- Знаю. Гурского убили.
- Как убили? - тупо, словно его ударили, спросил Лопатин. - Не может быть. Откуда ты знаешь? - Еще продолжая произносить все эти бессмысленные слова, он уже понимал, что услышал правду.
- Со Степановым ездил на узел связи - пакет запечатанный, для редактора. Но Степанову еще и на словах сказали. А он по пути - мне.
- Когда же это?
- Сказали, что сегодня, рано утром.
Всю дорогу до редакции Лопатин больше ничего не спрашивал. Сидел и молчал. Значит, когда сегодня здесь в Москве, на аэродроме, Ника бросилась тебе на шею, Гурский уже был убит.
Выходит, что последний раз в жизни ты видел его, когда он, стоя в "виллисе", прощально махал самолету своей пилоткой, которую собирался сменить на фуражку. И его слова: "Представь себе, как я б-буду хорош в ламп-пасах", - были последними, которые ты слышал. А когда вы полчаса назад, лежа в постели, мельком вспомнили о нем - он уже давно лежал где-то там, убитый...
Лопатин подумал об этом с ощущением неясной вины, словно, если б они с Никой все время думали и говорили о Гурском, а не о себе, он мог бы остаться жив. Было чего-то, необъяснимо чего, стыдно, и Лопатин прошел прямо в кабинет редактора, не заходя к высунувшемуся из своей двери Леве Степанову, чувствуя, что лучше без предисловий, иначе недостанет сил для предстоящего разговора...
"Наверное, вызывают, чтоб вы заметку про него дали", - входя в кабинет, вспомнил он слова водителя, на которые по дороге не ответил. Но с первых же слов редактора понял, что вызван не за этим. Редактор ходил по кабинету и, остановившись при скрипе двери, повернулся к Лопатину. Он выглядел расстроенным. Здесь, в редакции, это была первая для него смерть.
- Василий Николаевич, с прискорбием хочу вам сообщить...
- Мне уже сказали, товарищ генерал, - прорвал Лопатин редактора, вдруг забыв его имя-отчество.
Читать дальше