Максим Чертанов: Дюма

Май 1815 года — первое причастие, короткая вспышка религиозности, потом в церковь заглядывал не чаще, чем положено. Страсть к охоте, постоянно крутился возле лесничих, мать позволила брать ружье — подарок отца. А в августе 1816-го он поступил курьером в нотариальную контору Меннесона: ходил пешком, если далеко — давали казенную лошадь, рабочий день с девяти до четырех, вечера дома с мамой, выходные на охоте. Стал брать уроки танцев. Довольно поздно повзрослел: у него были три приятеля, все превращались в мужчин, он же обращать внимание на девочек начал лишь весной 1817 года. «В нашем городке существовал обычай, скорее английский, нежели французский: молодые люди разного пола могли открыто посещать друг друга». Собирались в восемь вечера летом, в шесть зимой, тусовались в парке или у какой-нибудь девушки дома. Первая девочка, за которой он пытался ухаживать, его отвергла. Приезжала племянница Грегуара с подругой, получившая образование в Париже: «За две недели, проведенные в компании умных девочек, я получил первый урок из тех, что может дать только женское общество. Я понял, как важна наружность, о чем прежде и не подозревал». На элегантность нет денег, но ее можно заменить опрятностью. Эксперимент удался: девушка, понравившаяся ему в 1818-м, ответила взаимностью. В мемуарах ее имя Адель Дальвен, настоящее — Аглая Телье, старше на три года, семья средненькая, сама девушка бойкая. Он был хорош: тонкий как тростинка, кудри черные, глаза голубые, полные губы, красивая лепка головы, изящные руки и ноги. Поначалу просто гуляли вместе, ходили на праздники в соседние деревни; 27 июня поссорились, он пошел в деревню Корси один и там встретил человека, которого некоторые литературоведы считают прототипом графа де ла Фера: восемнадцатилетний Адольф Риббинг де Левен был сыном заговорщика, участвовавшего в 1792 году в убийстве шведского короля Густава III и приговоренного к изгнанию из Швеции. В Париже Левены жили свободно даже при Реставрации, на лето снимали загородный дом; общая знакомая, дочь Коллара, представила молодых людей друг другу; у Левена был блокнот, Александр спросил, собирается ли тот рисовать. Из романа «Мадам Лафарг»:

«— Нет, я пишу стихи, — ответил он.

Я взглянул на него с изумлением, мне никогда не приходила в голову мысль попробовать писать стихи». (Забыл — приходила!)

Адольф был аристократичен, посвящал стихи замужней женщине, рассуждал о политике, лягушек, однако, в комнаты гостей и слуг подбрасывать не отказывался. Вскоре он уехал, Александру велел учить итальянский, тот стал брать уроки у тридцатилетнего отставного офицера Амеде де ла Понса, который привязался к мальчишке, ругал за безделье, сказал важное: «Учиться — это счастье». Александр попросил научить его и немецкому, хотя этого никто не велел, — он становился взрослым. Примерно в это же время он стал любовником Аглаи (тайно, разумеется).

В начале 1820 года клерки Меннесона получили премию, поехали в Суассон, ходили в театр на «Гамлета». Адекватного перевода пьесы во Франции не было: первый сделал в 1746 году Пьер Антуан де Лаплас, первым сценическим стал вариант Жана Франсуа Дюси 1769 года. Там не было сцены с могильщиками, странствующих актеров, Фортинбраса, призрака, дуэли, Офелия была здорова, а Гамлет не умер; немного осталось, но Александр пережил восторг. «Трудно представить себе более невежественного человека, чем был я в то время. Мама пыталась заставить меня прочесть трагедии Корнеля и Расина, но я должен, к стыду своему, признаться, что мне было нестерпимо скучно… Вообразите слепорожденного, которому дарят зрение и он открывает мир, о котором не имел представления…» О Шекспире он тоже не слыхал, захотел прочесть текст Дюси, в Суассоне не нашлось, Левен прислал из Парижа. «С этого момента мое призвание было определено… у меня появилась уверенность в себе, которой до сих пор мне не хватало, и я смело бросился навстречу будущему, которого прежде страшился». Летом снова приехал Левен — он тоже увлекся театром, в Париже жил в доме драматурга Арно и через него попал в театральную «тусовку». Сагитировали молодежь и де ла Понса, открыли любительский театр, один сосед предоставил помещение, другой дал доски для декораций, одежду собрали по сундукам. Ставили популярные водевили, к зиме осмелились написать пьесу в стихах «Майор из Страсбурга». «Почему из Страсбурга, а не из Ла-Рошели или еще откуда-нибудь? Не помню. Я также напрочь забыл завязку и сюжет. Что-то очень патриотичное, о ветеране, сражавшемся при Ватерлоо». Он запомнил две удачные, по его мнению, строки. Старый майор читает книгу о сражении, мимо проходит граф и говорит своему сыну: «Взгляни, дитя, я не ошибся: в полях Германии витает его сердце, надеется он вновь французские победы увидать. — Отец, читает о последнем он сраженье, и потому из глаз его стекают слезы». Сюжет банальный, трудно сказать, откуда он заимствован; две другие пьесы, написанные зимой 1820/21 года, были созданы также по мотивам: «Дружеский ужин» — сборника рассказов «Сказки для моей дочери» Жана Николя Буйи, «Абенсераги» — исторической драмы «Гонсало де Кордова» Жана Пьера Флориана. Странно, что молодые люди не придумывали историй самостоятельно: обычно в таком возрасте фантазия не знает границ. Весной 1821 года Адольф увез пьесы в Париж — пробивать, а Александр принял участие в ежегодном конкурсе, проводимом Академией изящных искусств: поэтическое произведение, тема — Гийом де Мальзерб, ученый, казненный в 1794-м. Александр сочинил оду «Преданность Мальзербу», в мае объявили результаты — увы… Левен писал, что пьесы тоже никто не берет, и простодушно объяснял почему: «Везде идут пьесы на такие же сюжеты, только лучше».