Генрих Гротов - Герман Геринг — маршал рейха

Несмотря на это, двери дома Германа Геринга по-прежнему оставались открытыми для любого члена партии, оказавшегося в Берлине и ищущего кров, питье или еду, каким бы грубым и неотесанным он ни был, и скоро то, что рядом с принцессой за его обеденным столом может оказаться сельскохозяйственный рабочий, стало темой разговоров в Берлине. Но это вовсе не вредило авторитету Геринга среди рядовых членов партии и подчеркивало для его гостей и их друзей демократический образ национал-социалистической организации.

«Сегодня у меня есть больше времени, поэтому я расскажу тебе о событиях более подробно, — написала Карин маме 28 февраля 1930 года. — [Князь и княгиня цу] Виды уехали на несколько недель отдохнуть в Тироль. В первых числах марта они уже вернутся, и я, конечно, этому очень рада. Они нам так преданы и так помогают, я их обоих просто обожаю. Цу Виды свели нас со многими очень приятными семействами. В последние недели так много всего происходило, что мы редко заходили домой, чтобы поесть, и то появлялись лишь тогда, когда у нас были гости. Все это, конечно, отнимает силы Германа, так же как и мои, потому что мы их не жалеем. Обыкновенная жизнь для нас более невозможна, и мы знаем, что, если нас попросят, мы отдадим все, что сможем, ибо сами этого желаем».

Так же, очевидно, были готовы поступать и их новые друзья.

«Виды хотят, чтобы все, кого они знают, заинтересовались движением Гитлера, — пишет далее Карин, — и Германа постоянно осыпают вопросами — одними и теми же, но разные люди. Они пытаются найти уязвимые места в политической концепции Гитлера, критикуют его программу, и Герман должен отвечать, объяснять, растолковывать до полного изнеможения… Но я вижу, что все движется к лучшему, что наше окружение постоянно растет и мы уже склонили многих на сторону Гитлера и его дела. [Принц] Август Вильгельм теперь с нами, так же как и цу Виды вместе с большой группой очень интересных людей. Вчера мы завтракали с князем Хенкелем-Доннерсмарком, ему сорок лет и он парализован и прикован к каталке. Так жалко. Он посещает каждый митинг, на котором выступает Герман. Он такой добрый и умный, мы его очень любим… Несколько дней назад у нас на завтраке был барон Коскулл вместе со шведской дипломатической миссией. В то же время у нас находились фон Бары, Август Вильгельм и двое рабочих национал-социалистов, которые приехали из Мюнхена и остановились у нас, а позднее прибыли граф Коме с супругой и герцогиня фон К. с дочерью. Можешь представить, какие были у шведов глаза при виде такого ассорти!!!»

Герман Геринг был теперь набатом партии, гремевшим по всей Германии, и новые члены вливались в нее и из растущей армии безработных рабочих, и из обанкротившегося и разочарованного среднего класса, и, большей частью благодаря Герингу, из аристократии. Он теперь сильно располнел, уже совсем не походил на вагнеровского героя, но еще никогда со времени войны не был так дееспособен, обретая себя в своей нынешней напряженной деятельности.

Карин изо всех сил держалась, пытаясь не отставать. К примеру, холодным полуднем особенно сурового февраля она отправилась с Герингом в Магдебург на назначенный на восемь часов митинг, в полночь они поехали обратно и вернулись домой только полседьмого утра. Правда, Геринг немедленно занялся работой, а она осталась в постели отдыхать, однако даже любовь и энтузиазм не могли долго поддерживать ее жизнь в таком темпе.

Газеты, особенно орган национал-социалистов «Фелькишер беобахтер», были полны историй о смерти некоего Хорста Весселя, командира отряда СА в Берлине, погибшего в одной из кровавых стычек с коммунистами, которые теперь стали непременным явлением ночной жизни в крупных городах Германии. Главный представитель Гитлера в Берлине, доктор Йозеф Геббельс, облагообразил своими речами и статьями малосимпатичную, маргинальную личность Весселя и представил его нацистским мучеником, жертвой жестоких хулиганов-коммунистов. Это определенно возымело свой эффект на благородных друзей Карин.

«Вчера на завтраке у нас были цу Виды вместе с доктором Геббельсом, лидером Движения в Берлине, — написала она маме 22 марта 1930 года. — Княгиня сделала чудесный рисунок Гитлера и его соратников, марширующих с высоко поднятыми знаменами со свастиками, а среди них можно увидеть сияющие образы тех, кто был убит коммунистами. Эффект от рисунка удивительный, такой вдохновляющий. Я обязательно захвачу его с собой, когда приеду повидаться с тобой».