Борис Носик - Царский наставник. Роман о Жуковском в двух частях с двумя послесловиями

Не для того привел я эту длинную цитату из симпатичного мне (как любому завсегдатаю парижской Тургеневской библиотеки) Ивана Сергеевича Тургенева, чтоб снова, воспользовавшись предлогом, насладиться его прозой, а для того, чтоб попользоваться едва ли не единственной (хоть и романизованной) сохранившейся характеристикой Александра Отто, странности которого все замечали, вряд ли, однако, стремясь объяснить их и простить, как благородный «Тургеша».

В 1877 году Александру Отто было, вопреки ожиданиям, разрешено снова поехать за границу. Потому что, хотя считался он для получения паспорта лицом не вполне благонадежным, кое-кому было, наверное, спокойнее, чтоб жил он далеко. С 1882 года он навсегда поселился во Франции. В 1882–1883 годах был он литературным секретарем и библиотекарем у не столько старого (62 года всего ему было), сколько совсем больного уже Тургенева. Последние тургеневские письма написаны рукой 38-летнего Отто, Тургенев только ставил свою подпись. Надо сказать, что и сам тургеневский секретарь не любил подписываться фамилией Отто. Фамилия казалась ему нерусской, чужой, да она и была чужой. И поскольку самым близким для себя человеком А. Ф. Отто считал А. С. Пушкина, то он и подписывался уже с молодых лет пушкинской фамилией — Онегин. Он, как известно, уже с 60-х годов собирал книги Пушкина и о Пушкине, пушкинские портреты… Он даже подал на Высочайшее Имя прошение о замене фамилии Отто на фамилию Онегин, но дело это было сложное, и ответ из Петербурга долго не приходил. А все же, ко всеобщему удивлению, ответ пришел в конце концов положительный (в 1890 году): может, вознагражден он был за ненавязчивость свою и странность своей просьбы, а может, был это знак отцовского великодушия, проявленного тайно. Александр Отто был, наверно, последним, кто ухаживал за больным Тургеневым, кто слышал его голос, кто закрыл ему глаза…

10 сентября 1883 года Александр послал письмо в Германию лучшему своему другу Павлу Жуковскому:

«Я получил твою, милый друг, телеграмму по поводу нашего общего горя… Теперь то, что было Тургеневым, лежит в склепе русской церкви и через несколько дней повезется в Петербург, где положится около Белинского, по его желанию. Он хотел, чтобы его положили «у ног Пушкина», но боялся, что назовут это “претензией”».

А между тем, надо признать, в этом желании Тургенева не было «претензии», а было лишь поклонение перед тургеневским «идолом», перед его «учителем» и «недосягаемым образцом» — Пушкиным. Молодой Отто разделял этот восторг. Мир его замыкался между благородным Тургеневым, добрым покровителем и защитником Пушкина Жуковским и самим гением Пушкиным. Но был он уже не только почитатель и изучатель, а был он в 38 лет существом особого рода, называемым «коллекционер». Об этом свидетельствует письмо, написанное вскоре после смерти Тургенева (а именно 11 сентября 1883 года) все тому же Павлу Жуковскому:

«Прошу тебя, милый, собирать для меня все немецкое о Тургеше, как бы ничтожно оно ни казалось. Мне это будет нужно. Также и портреты, особенно давнишние… Господи, какое горе! После Державина и отца твоего он все-таки из писателей умер самым старым… Вообще, что можешь, то и собирай… Помоги, друг».

Это странное, взволнованное, поразительное письмо. Умер близкий, почитаемый человек — «Господи, какое горе!». Но известно уже и спасение от смерти, от его, своей собственной, всех близких, — собирательство. Может, оно и есть смысл жизни? И круг интересов очерчен — русские писатели. Они не живут долго, Тургенев в 63 — долгожитель. Как их удержать? И самому как жить в этом неустойчивом, убегающем из-под ног мире? Собирать «все связанное»… Пока — там, где самая свежая рана, где зияет пустота на месте, которое занимал близкий тебе человек — Тургеша. И зов, почти отчаянный, — «Помоги, друг». Как мог добряк Павел, сын добряка Василия Андреевича, на такой призыв не откликнуться? Конечно, он откликнулся — да еще как! Отклик его перевернул все течение жизни Александра Отто, наметил прямую, неизменную линию его жизни чуть не на полвека, до гробовой доски, да и после смерти то, что осталось нам от Отто-Онегина, что лежит в основе его памяти, — все это идет из того 1883 года, проистекает из щедрого, царственного, человечного жеста Павла Жуковского, достойного сына щедрого и человечного Василья Жуковского.

Откликнувшись на вопль души друга отроческих лет, Павел Жуковский прислал ему в подарок целое собрание хранившихся у его отца рукописей… Пушкина: 75 рукописей Пушкина, среди которых были рукописи пяти законченных, но никогда за истекшие со смерти поэта полвека не печатавшихся стихотворений, черновых вариантов великих поэм, никому не знакомых кусков пушкинской прозы, и еще, и еще — бумаги с пометами посмертного жандармского обыска в квартире Пушкина и без помет… Все это Жуковский завещал своему пятилетнему сыну, а добряк сын (отнюдь не самый богатый в России человек) подарил другу…