Ф. Дикин - Дело Рихарда Зорге

Следующим шагом после публичного заявления о привлечении обвиняемых к суду стало проведение предварительного судебного расследования по делу главных обвиняемых — Зорге и Одзаки, а затем с особой тщательностью их высокопоставленных политических соучастников — Сайондзи и Инукаи.

Теперь, когда эти ведущие японские политики, похоже, оказались замешаны в деле, пусть даже непредумышленно, задача проведения предварительного следствия по делу всех ведущих фигур требовала особой осторожности.

Суд допрашивал обвиняемых в течение лета и осени 1942 года. Процесс проходил в закрытом судебном заседании.

Поначалу поездки из тюрьмы Сугамо в суд давали Зорге желанную встряску среди монотонного тюремного существования. Согласно правилам, заключенные, ожидающие суда, должны были носить огромные шляпы с сеткой, чтобы видеть мир лишь через ячейки сетки, в то время как никто не смог бы разглядеть его лицо.

Через это «забрало» Зорге смотрел на улицы и толпы людей на них, когда машина медленно двигалась по городу. А в суде он иногда устраивал себе небольшое развлечение, воспроизводя по памяти иероглифы с магазинных вывесок и рекламы, которые он видел на пути из тюрьмы в суд.

Профессор Икома, переводчик судьи Накамуры и прокуроров, сознавал, что он был «своего рода посредником между Накамурой и Зорге», и находил не вредным рассказывать Зорге о ходе русско-германской войны. Сталинград был в осаде, и Зорге, понимавший, что это может стать переломным моментом войны, проявлял огромный интерес к битве на Волге. Встречаясь в суде с Икомой, он интересовался последними новостями.

«Обычно он шепотом спрашивал меня о битве под Сталинградом (говорит Икома), пока судья беседовал со своим клерком. Я мог отвечать лишь на полутонах, однако описывал ему ситуацию в общем. Судья видел наши разговоры, но не останавливал нас».

Икома вспоминает, что, когда ситуация самым драматическим образом изменилась в пользу русских, Зорге был в восторге и «его суровое, словно каменное, лицо расцвело в улыбке».

Существует и другое воспоминание о поведении Зорге в этот особенный момент. Каваи Текиши после продолжительных допросов в полицейском участке, осенью 1942 года был переведен в тюрьму Сугамо. Зорге находил-ся в камере под номером 20 на первом этаже второго корпуса. (Одзаки сидел в одиннадцатой камере этого же корпуса.) Так случилось, что Каваи был посажен в тот же самый блок, и ему удалось увидеть восторженную реакцию Зорге на сообщение о том, что Сталинград выстоял. Глядя через глазок своей камеры, Каваи увидел, как Зорге в коридоре сорвал с головы похожую на корзину шляпу и пустился в пляс от радости, хлопая тюремщика по плечу.

Икома утверждает, что допросы, которые вел судья Накамура, были намного тяжелее допросов прокурора Йоси-кавы. Так, во время прокурорских допросов всегда находилось время, чтобы немного поговорить на посторонние темы. По словам Йосикавы, «лишь две трети всего времени следствия за эти месяцы было занято непосредственно расследованием, а третья часть времени посвящалась беседам на общие темы, в основном на тему русско-германской войны: Зорге любил говорить, что бы он сделал, командуя русской армией».

Сама атмосфера предварительного суда, похоже, исключала случайные разговоры личного характера между заключенным и переводчиком. Икома испытывал большие трудности при переводе с юридического японского на немецкий. Отчет Йосикавы, лежавший в основе допросов, проводившихся судьей Накамурой, был очень труден для перевода.

«Документ этот был длинным и трудным, составленным в юридических терминах и без каких-либо знаков препинания. Меня бросало в холодный пот при попытках перевести его на какое-то подобие немецкого так, чтобы обвиняемому было понятно.

И каким-то образом мне удалось этого добиться, наверное, потому что я очень хорошо знал содержание отчета.

На этот раз Зорге было не до шуток. Ему приходилось выслушивать перевод, время от времени указывая на ошибки. Иногда его возражения бывали весьма серьезными. Все это было очень утомительно.

Когда судья Накамура спорил с ним в неприятной манере или задавал особо острые вопросы, Зорге часто или энергично возражал, или не отвечал вовсе».

Допросы предварительного суда тянулись всю зиму. И очень скоро, говорит Икома, «все мы — обвинитель, обвиняемый, переводчик — были очень измотаны».

«Очень часто бывало уже темно, когда мы заканчивали допрос — семь или восемь часов вечера — и давали обвиняемому прослушать все, что было запротоколировано, получая его согласие на то, что было записано с его слов.