Александра Богданович - Три последних самодержца

Вот что пишет Любимову Достоевский из Старой Руссы от 10 мая 1879 года по поводу 5-й книги своего романа «Братья Карамазовы».

«Эта 5-я книга в моем воззрении есть кульминационная точка романа, и она должна быть закончена с особенной тщательностью. Мысль ее, как вы уже увидите из посланного текста, есть изображение крайнего богохульства и зерна идеи разрушения нашего времени в России, в среде оторвавшейся от действительности молодежи; и рядом с богохульством и анархизмом опровержение их, которое и приготовляется мною теперь в последних словах умирающего старца Зосимы, одного из лиц романа. Так как трудность задачи, взятой мною на себя, очевидна, то вы, конечно, поймете, многоуважаемый Николай Александрович, то, что я лучше предпочел растянуть на две книги, чем испортить кульминационную главу моею поспешностью. В целом глава будет исполнена движения. В том же тексте, который я теперь выслал, я изображаю лишь характер одного из главнейших лиц романа, выражающего свои основные убеждения. Эти убеждения есть именно то, что я признаю синтезом современного русского анархизма — отрицание не бога, а смысла его создания.

Весь социализм вышел и начал с отрицания смысла исторической действительности и дошел до программы разрушения и анархизма. Основные анархисты были, во многих случаях, лица искренно убежденные. Mой герой берет тему, по-моему, неотразимую — бессмыслицу страдания детей — и выводит из нее абсурд всей исторической действительности. Не знаю, хорошо ли я выполнил, но знаю, что лицо моего героя в высочайшей степени реальное (в «Бесах» было множество лиц, за которых меня укоряли, как за фантастические; потом же, верите ли, они все оправдались действительностью, стало быть, верно были угаданы.

Мне передавал, например, К. П. Победоносцев о двух-трех случаях из задержанных анархистов, которые поразительно были схожи с изображенными мною в «Бесах»). Все, что говорится моим героем в посланном вам тексте, основано на действительности. Все анекдоты о детях случились, были напечатаны в газетах (и я могу указать, где — ничего не выдумано мною). Генерал, затравивший собаками ребенка, и весь факт — действительное происшествие, было опубликовано нынешней весной, кажется, в «Архиве» и перепечатано во многих газетах. Богохульство же моего героя будет торжественно опровергнуто в следующей (июньской) книге, для которой я работаю теперь со страхом, трепетом и благоговением, считая задачу мою (разбитие анархизма) гражданским подвигом. Пожелайте мне успеха.»

Кончает Достоевский это письмо, прося Любимова, чтобы не изменял выражений в его тексте, не заменял слова непристойные более пристойными, кончает просьбой денег.

4 апреля.

По городу идет слух, что Витте не в милости у царя, вследствие своих прежних отношений к Вышнеградскому. Сын последнего потребовал якобы, чтобы Английский банк выдал ему лежащие там 25 млн. его отца. Банк потребовал, чтобы Вышнеградский представил свидетельство от правительства, что это его деньги. Он обратился за этим к Витте. Но Витте сперва доложил об этом царю, который на бумаге написал про старика Вышнеградского: «великий мошенник» и велел навести справку, не окажутся ли еще и в других банках такие деньги.

5 апреля.

Был Палладий. Он теперь делает репетиции своего служения в церемонию коронации. Он продолжает говорить с неуважением про Саблера, у которого Победоносцев в руках. Саблер ведет себя недостойно — у него женская интрига с монахиней Страстного монастыря, помогает им игуменья.

12 апреля.

Н. Л. Марков говорил, что Витте серьезно болен, что его старая болезнь, стоившая ему носа, бросилась на ноги и что Витте недолговечен.

16 мая.

Адельсон говорил, что в Москве разнесли коляску герольда, который вез объявление о коронации. Коляску превратили в щепки, остались от нее только колеса.

22 мая.

Курис говорил, что в Москве беспорядку было много. Корона царя так была велика, что ему приходилось ее поддерживать, чтобы она совсем не свалилась. Рассказывают, что Власовский созвал московских воров и предложил им, чтобы они следили, чтобы в карманах не было бы револьверов, за что красть им разрешалось вволю.

29 мая.

Стеблин-Каменский говорил, что во время народного гулянья не успели убрать все трупы задавленных с Ходынского поля. Вследствие этого, так как публика наезжала, не зная о случившемся, на виду у всех запихивали умерших под лавки балаганов, на которых сидел народ, смотревший на представления клоунов и другие зрелища. Многие, проходя на места, наступали на торчавшие из-под лавок руки и ноги.