Александра Богданович - Три последних самодержца

30 октября.

Новое направление русской внутренней политики ставит в тупик даже иностранцев. Сегодня Saint-Paire спрашивал: сочувствует ли царь; по его ли инициативе ведется новый курс; сочувствовал ли царь политике Плеве; что заставило изменить прежнее направление и проч.? На такие вопросы ответа еще нет — взгляд царя неведом.

Павлову удалось повернуть Мещерского, но он в нем не вполне уверен. На него имеют влияние три личности, одна хуже другой, которые все тянут Мещерского на кривой путь: Лопухин, который сделался (и всегда им был раньше) открыто теперь красным (Зубатов уже был у Мещерского), второй — Колышко влияет на «Гражданина», а затем — Бурдуков. Оба последние тянут на сторону Витте, у которого теперь лозунг: «чем хуже, тем лучше»; когда всем будет казаться, что все пропало, его тогда призовут поправлять. Павлов боится, что царя могут убить. Победоносцева все теперь называют «рамольным». Призывные всюду устраивают скандалы.

31 октября.

Сухомлинов сказал вчера: «Пожалейте меня, только что вернусь в Киев, мне надо будет делать призыв в Бердичеве».

Кн. Н. Д. Голицын сказал, что слышал из достоверного источника, что земский съезд, который должен был собраться здесь 6 ноября, отложен до января.

Мирского все разбирают, находят, что он бестактно поступил, принимая депутацию евреев и сказав ей, что будет заботиться о равноправии всех национальностей, населяющих Россию.

1 ноября.

Сегодня Гейнц говорил из «Агентства», что получена депеша, которую запретили опубликовать, что вчера в Варшаве были беспорядки, во время которых 10 человек было убито и 11 ранено. В Петрокове тоже вчера было покушение на полицмейстера Керлиха за усмирение им беспорядков, которые начались с 19 октября.

Сегодня Штюрмер сказал, что съезд земцев не отложен, что будет 6 ноября.

Батьянов рассказывал, что сегодня он был у адмирала Алексеева, которого он признает не столь виновным, как на него нападает общественное мнение. Алексеев сказал Батьянову, что никаких распоряжений насчет военных действий Куропаткин от него не получал, никакой части войск он в Харбине не задерживал, все войска по требованию Куропаткина отправлял к нему. О Куропаткине Батьянов самого невысокого мнения, признает его совсем неумелым главнокомандующим, который все сражения проиграл; за все время, что он там находится, был у него только ряд промахов. На себя взять вину — не в характере Куропаткина.

Всю вину за Ляоян и за последнюю битву при Шахе он свалил на трех корпусных командиров: Бильдерлинга, Мейендорфа и Случевского, которые все возвращаются из Маньчжурии. По словам Батьянова, от Куропаткина добра не дождемся — положил 43 тыс. человек, а самому пришлось отступать, японцы же подвинулись на 5 верст. Больших дел сейчас там нет, а японцы увеличивают теперь свои армии, подвозят войска; мы же ожидаем, пока они подвезут, и тогда Куропаткин снова выкинет какую-нибудь штуку, подобную последней, и снова положит, может, еще и более 43 тыс. человек. Насчет Рожественского Батьянов тоже недоверчиво на него смотрит, уверен, что эскадра придет в Тихий океан не раньше 4 месяцев, если только до него дойдет. Уверен он также, что до конца плавания Рожественский не выдержит, заболеет, и — о, ужас! — поведет эскадру невозможный Фелькерзам и ее погубит.

2 ноября.

Сухомлинов говорил, что в Киевском университете меньше всего занимаются наукой, что там и профессоров-то нет. По его сведениям, в эту минуту в университете большие беспорядки, поэтому неудивительно, что Глазов (министр народного просвещения) в университете не был. Все эти дни в Петербургском университете тоже неспокойно, там происходят грандиозные сходки.

Скальковский, который теперь из либерала превратился в консерватора, сказал сегодня, что Зверев призывал всех редакторов к себе и дал указание — умерить тон.

4 ноября.

Зверев сегодня говорил, что печать страшно разнуздалась, но поделать он ничего не может, — этих писателей надо наказывать, а ему дано теперь только право их увещевать и просить. Когда Е. В. его спросил, будет ли назначена комиссия по печати, Зверев отвечал отрицательно, и из его слов можно было понять, что он против комиссии, потому что комиссия может разработать такие законы, которые узаконят теперешние беззакония, но что настоящую свободу, которой теперь пользуется пресса, если б только пожелали, сразу могли бы отнять.