Александра Богданович - Три последних самодержца

30 мая.

Рассказывали сегодня про происшествие в Киеве, что три дня назад в жандармское управление привели на допрос к начальнику управления генералу Новицкому еврейку Фрумкину, которая, выхватив спрятанный у нее под платьем нож, бросилась к Новицкому и ударила его ножом в шею. Новицкому удалось ослабить удар, и рана оказалась поверхностной, не опасной. Полтавский губернатор Урусов сказал, что ему сдается, что эта Фрумкина из Полтавы, что он ее знает.

Назаревский (председатель Московского цензурного комитета) говорил, что задержал рукопись Хомякова (из Смоленска) «О самодержавии» — в таком тоне написана, что не дай бог. Хомяков просил отпечатать всего 100 экземпляров для друзей, не для продажи. Назаревский признает эту статью очень вредной. Хомяков приехал в Петербург добиться разрешения ее печатать, и Назаревский уверен, что через Адикаевского он получит на это разрешение, что через Адикаевского много вредных вещей прошло в печать, что он играет в руку либералов, что за деньги у него все можно сделать и проч.

4 июня.

Сейчас узнала, что на П. А. Крушевана (редактора газеты «Знамя») сегодня днем было покушение за напечатание в газете письма отца Иоанна «Моим возлюбленным во Христе боге братьям, кишиневским христианам». На Невском бросился на Крушевана сзади человек, который ранил его финским ножом в шею. Рана не опасна. Преступника Крушеван схватил сам. Фамилия преступника — Дашевский, он бывший студент киевского политехникума.

5 июня.

Рассказывали сегодня, что на допросе покушавшийся на Крушевана Дашевский заявил, что он действовал из мести, что он мстил Крушевану за кишиневский погром, в котором он считает виновным Крушевана.

16 июня.

Барон Ф. Р. Остен-Сакен возмущался ответом Синода вселенской патриархии; говорил, что он уверен, что Победоносцев в этом документе не принял участия; высказывал также уверенность, что папа Лев XIII не оставит это послание без ответа, что Рамполла именем папы даст отповедь Синоду. Я думаю, что, когда митрополитом сидит дерево, как теперь у нас, а не человек, — церковь не в безопасности.

На открытие мощей св. Серафима Саровского едут 16 членов императорской фамилии.

19 июня.

Скворцов говорил про Арсения Швецова (раскольника), что он недавно держал целую длинную речь рабочим насчет св. Серафима: что обманывают народ, что мощей нет.

20 июня.

Плеве говорил Ухтомскому, что царь им недоволен, а недавно Ухтомский послал царю сборник своих стихотворений, и царь ему написал собственноручно благодарность, что с удовольствием читал эти стихи, много при чтении вспомнилось ему из прошлого. Кончает царь письмо словами: «Истинно ваш Николай».

Сейчас кн. Ухтомский прислал Е. В. следующее письмо:

«Глубокоуважаемый Евгений Васильевич,

Вы, конечно, уже слышали о готовящемся отобрании у меня «Спб. Ведомостей». Позвольте мне вам, как испытанному стражу правительственных интересов, как старому другу нашей семьи, сказать два слова по этому поводу.

Пока вопрос о насилии надо мной был в первоначальном фазисе, где все сводилось к моей мнимой неблагонадежности, я был сильно удручен, что разными клеветническими приемами пытались омрачить мои сокровеннейшие чувства к облагодетельствовавшему меня государю. Мало-помалу дело, однако, выяснилось. Облава на меня, как оказалось, велась исключительно из личных целей, дабы посадить на мое место лицо, которое умело приглянуться. Теперь — задержка, кого провести, как примирить разнородные хищные аппетиты. Я стою в стороне и от души смеюсь.

В сферах, близких вершителям судеб моей бывшей газеты, преимущественно называют 3 кандидатов: Колышко, Величко, Гольмстрем.

Относительно первого сам В. К. Плеве мне с негодованием сказал: «Колышко — вор. Пока я министр внутренних дел — никогда такое назначение не состоится. Я имею в виду вместо вас высокопорядочного человека». Хотя и не имею данных судить, но сомневаюсь: неужели он под таким наименованием говорил о заведомом профессиональном негодяее Величко?

Мне лично, глубоко оскорбленному недостойным обращением со мной эти последние месяцы, не только безразлично, но даже приятно знать, что мой заместитель сразу выступит с более чем определенной физиономией. Ко всем выражениям симпатии, которыми я уже и ныне, слава богу, окружен со стороны очень уважаемых людей — притом во мне нисколько не нуждающихся, — присоединится еще и весьма громкий шепот общественного негодования. И вот именно-то потому, в ясном сознании, что правительству от худой молвы, им же самим питаемой, не будет пользы, позволяю себе высказать вам как другу и советнику многих сановников, что, если комбинация оставления Столыпина «за редактора» до приискания мне серьезного заместителя неосуществима, то я удивляюсь, почему из всех вышеназванных кандидатов предпочтение не отдается Гольмстрему? Он — из ряда вон даровитый, разносторонне образованный, поразительно чуткий молодой деятель с огненными мыслями, широкими горизонтами, одним словом, — один из выдающихся наших современников. Так как редакции, честь которой я семь с половиной лет берег, грозит обратиться в веселый дом, обращаюсь к вам с совершенно законной просьбой: отчего вы, Евгений Васильевич, при вашем авторитете и связях не скажете доброго слова за лучшего из кандидатов?