Александра Богданович - Три последних самодержца

17 января.

Вчера Булгаков по телефону сказал Е. В., что секретарь газеты «Россия» Басин являлся к кн. Шаховскому (начальник Главного управления по делам печати) просить о продолжении «России», но, кажется, Шаховской посылал к Сазонову (редактор «России») депешу — спросить его согласия. Неужели это так? Скворцов («Миссионерское обозрение») говорил, что, по его мнению (а мнение его — отголосок мнения Победоносцева), не следовало так помпезно наказывать именно за фельетон «Господа Обмановы». Амфитеатрова следовало крепко за него распечь, пропустить затем некоторое время, затем придраться к какой-либо другой статье в этой газете и тогда ее прихлопнуть. А придраться к «России» легко, так как в этой газете все писалось тенденциозно. Надо с удивлением признаться, что Шаховской очень покровительствует «России».

18 января.

Вчера вечером сидел Плеве. Рассказал про дворянское заседание в Гос. совете насчет комиссии, кажется, Дурново. Начали в этом заседании говорить против дворян, против того, чтобы им оказывать помощь, так как эта помощь послужит к еще большему их разорению. Говорили Тернер, Верховской, Половцов.

Присоединился к ним Голубев, который обычно молчит, но иногда, будто кто его укусил, начинает разглагольствовать. В защиту дворян выступил Дурново. Защитник он хотя и убежденный, но неважный. Его главный аргумент, что «все, что говорится, это — теория, а на практике совсем иначе выходит», — никогда никого не убеждает. Три часа Плеве просидел в этом заседании, ушел, когда оно еще не кончилось, все в таком же духе продолжалось. Сипягин был неудачен. Витте долго молчал, а затем примкнул к Дурново и Сипягину. Говорилось это насчет тех 3 млн. руб., которые желательно давать земельному дворянству ежегодно для поддержания именно землевладельцев. Половцов больше всех портил это дело, но в конце концов (Плеве сегодня сказал по телефону) договорились, так что это дело пройдет.

Про дело «России» Плеве сказал, что его сведения от П. Н. Дурново, который ему сказал, что Сипягин своею властью распорядился с Амфитеатровым, что вчера, в день доклада Сипягина у царя, он так решил, что про этот фельетон не заговорит с царем, что если царь о нем знает, то он скажет про те меры, которые он принял, если же царь ничего не скажет, то про это дело будет молчать. Если царь скажет, что как же газета без редактора, ответ будет, что уже двух он наметил. Если царь спросит: разве газета еще существует, — будет ответ: да — но распоряжение ее прекратить. Вот как царя проводят.

19 января.

Обедал с нами кн. Ухтомский («Спб. ведомости»). Как тяжело, грустно он смотрит на будущее, говорит, что быстрыми шагами идем в пропасть, что царь печально окружен, что хорошие, дельные люди отошли, спрятались, а возле царя — только бездарности. Говорил он, что, когда ушел Горемыкин, думалось, что хуже министра внутренних дел, чем он был, трудно подыскать, а Сипягин еще хуже Горемыкина. Про Шаховского Ухтомский сказал, что он просто враг порядка, самодержавия, что тем, что расплодил массу маленьких провинциальных газет, которым позволяется про все писать, нанес большой вред провинции, здесь же — его лейб-орган «Россия», которому он все время протежировал. «Россия» тоже dans les bonnes greces [83] В милости (франц.). y многих вел. князей, многие из которых дали свои деньги на ее издание.

Вчера Тобизен говорил, что петербургские чиновники производят на него тяжелое впечатление — все заняты балами, вечерами, а не видят и не замечают, что кругом делается, что в России все из рук вон плохо: крахи банков, полное безденежье, беспорядки среди учащейся молодежи, среди рабочих, масса прокламаций наводняет фабрики и учебные заведения. Прокламации эти самого возмутительного содержания, но есть и правда в них, но жестко высказанная. Настроение в Харькове, по словам Тобизена, такое, что только упади искра — и пожар страшный разгорится. Но все это в Петербурге не хотят принять во внимание — пляшут и перебирают косточки один у другого.

20 января.

Про пироговский съезд, который недавно закрылся в Москве, Плеве сказал, что он прошел с полной революционной окраской, что была послана этим съездом вполне антиправительственная депеша профессору Эрисману, который отвечал в том же духе. Все это сошло докторам вполне благополучно. Где ни послушаешь — везде протесты, все недовольны.

Вчера Клейгельс сказал, что положение с каждым днем осложняется, все делается хуже и хуже, тревожнее, но «наверху» как будто все спокойно — балы идут своим чередом, обедают, танцуют и т. д. Чем все это разрешится?