Станислав Говорухин: Чёрная кошка

Первые четыре года работы в Парламенте я не мог отвлекаться на режиссуру. Шла война. Меня избрали Председателем Первой парламентской комиссии — по чеченскому кризису. Приходилось все время мотаться на эту чудовищную, заранее проигранную войну. Потому что задумали ее и руководили ею неучи и предатели — из Кремля. Против хорошо подготовленной, до зубов вооруженной (Ельциным!) армии Дудаева бросили необученных мальчишек. Да и тех наковыряли по всей стране (армия к тому времени была совершенно разрушена и небоеспособна). В танках сидели… сводные экипажи!! То есть люди, которые познакомились перед самым боем. Генерал армии Варенников, знаменосец Победы (на параде Победы в 45-м он нес Знамя Победы), давая показания парламентской комиссии, сказал:

— Я не знаю, что такое сводный экипаж. В армии есть сводный оркестр. Да и то музыкантам дают время, чтобы сыграться…

Гибли — сотнями ежедневно! — наши солдаты, наши дети. Снаряды уже стали рваться совсем рядом со мной. Погиб мальчишка-сосед — из квартиры над нами. В январе 95-го в Грозном ранили сына, он потерял ногу…

К несчастью, у нашего народа короткая память. Напомню об одном черном дне нашей истории. Вернее — черной ночи. В новогоднюю ночь 95-го года министр обороны Грачев (тот, который хвастался, что ему хватит одного батальона, дабы усмирить Чечню) праздновал день рождения. Разумеется, не вблизи от поля сражения… Где-то в эти же дни по телевизору показывали: Ельцин приехал к Назарбаеву, в Казахстан… Вусмерть пьяного Президента еле стащили с трапа самолета…

В черную новогоднюю ночь 95 года в Грозный вошла Майкопская танковая бригада. Танки — в город? Ночью?.. Без прикрытия?..

Все танки были хладнокровно расстреляны гранатометами из окон. Сводные экипажи сгорели живьем. Не уцелел никто.

А потом еще была цепь страшных предательств. Кончилось тем, что после окончательной «победы» над боевиками, чеченцы в один прекрасный день без труда взяли Грозный и заставили Россию подписать мир…

Сталина — за начало войны, за бессмысленную гибель миллионов в первые ее два года — осудил хотя бы Суд Истории. Ельцин, конечно, не Сталин. Сталин был гением — он уничтожал миллионы. А Ельцин — пигмей, он истребил десятки тысяч (не только на войне, разумеется). Но никто его судить пока не собирается. Похоже, и Суд Истории не состоится. Слишком коротка у нас память, мы уже готовы все забыть.

До кино ли мне было в эти годы! Но пришлось заняться именно кинематографом — уже из кресла Председателя Комитета по культуре Государственной Думы. Кинематограф к тому времени — 1996 год — совсем загнулся. Как загнулось, погибло все остальное: армия, промышленность, школа, деревня… Как погиб, к примеру, Северный морской путь, который русские люди осваивали триста лет (пришел Гайдар, сказал: нам это не надо)… В один миг все было разворовано и разрушено.

Исчезли с морских просторов России десятки тысяч кораблей. Опустела, осиротела без движения Волга… Там даже стерлядь снова появилась.

Что уж говорить о кинематографе. Киностудии опустели, там стоял отвратительный запах запустения и разрухи; всюду бегали крысы…

Иду я как-то по коридору «Мосфильма», навстречу бросается женщина, одна из старых сотрудниц:

— Господи, как я рада!

— Чему?

— Вижу живого режиссера!..

Страшный для кинематографа 96 год! Казалось, кинематографу никогда не выползти из ямы.

Но попробовать можно…

Что только не пришлось сделать… Я организовал парламентский киноклуб в Думе. Ко мне в думскую гостиную приходили самые видные деятели искусства и за рюмкой чая уговаривали руководителей фракций принять закон… Да что там, мне пришлось поговорить почти с каждым депутатом, выпить с ним… Удивляюсь, как я не стал законченным алкоголиком.

Короче, к концу года закон был принят. 1997 год можно считать годом возрождения российской киноиндустрии. Кино стало расти, как на дрожжах. Потом включились в финансирование кинопроектов телевизионные каналы… И пошло-поехало… Сейчас российская киноиндустрия, пожалуй, самая мощная в Европе.

Теперь, когда меня спрашивают: «Не жалеете, что столько лет потеряли в Думе?.. Столько фильмов могли бы снять…» Я с чистым сердцем отвечаю: «Если бы меня не было в Думе, может быть, и кино бы не было…»

Шутка, конечно. Но как говорится: «в каждой шутке есть доля шутки». В 1998 году я и сам решил снять картину. О чем и про что снимать? Я понимал: помимо художественности фильм должен быть очень гражданственным. Гражданская позиция художника — для меня это и сейчас самое главное в оценке художественного произведения. А тогда… Кровоточили раны, нанесенные моей родине.